нутому мотиву при обработкѣ сказанія присоединялся можетъ быть ■еще и другой, болѣе субъективный. Могучая натура поэта обрѣла миръ въ своей душѣ навѣрно не безъ борьбы. Можетъ быть, онъ
хотѣлъ изобразить этотъ процессъ медленно и мучительно пріобрѣтеннаго просвѣтленія; можетъ быть, онъ безсознательно ввелъ свои психическія переживанія въ исторію боговъ. Но если Эсхилъ является намъ главнымъ свидѣтелемъ облагороженія и гуманизаціи боговъ,
то онъ не всецѣло покинулъ родную почву греческой естественной религіи. Колебанія въ религіозныхъ вопросахъ, который мы видѣли
у Геродота, встрѣчаются и у нашего, несравненно болѣе послѣдовательнаго, драматурга. Въ отрывкѣ изъ „Дочерей солнца , на который мы уже указывали однажды по другому поводу (I 86), Эсхилъ выступаетъ провозвѣстникомъ иантеистическаго міросозерцанія, отождествляя Зевса со вселенной. Такое признаніе ясно ноказываетъ намъ, насколько религіозныя понятія той эпохи были лишены догматической неподвижности.
Рядомъ съ новымъ цѣпко держится и старое. Оно даже временами осиливаетъ новое,—напримѣръ у второго великаго поэта-трагика, у Софокла. Послѣдній стоитъ нѣсколько ближе къ Гомеру, чѣмъ его предшественникъ. Правда, духъ драмъ Эсхила коснулся и его. Почти всѣ основныя мысли Эсхила повторяются у Софокла, но въ болѣе смягченномъ тонѣ, хотя часто съ рѣзкимъ диссонансомъ. Преимущества и недостатки его духовнаго склада ясно виступають здѣсь. У него меньше силы мысли, но больше наблюда
тельности. Про него можно сказать, что онъ менѣе апріористъ и болѣе эмпирикъ, чѣмъ Эсхилъ. Отсюда большее разнообразіе иидивидуальныхъ фигуръ и болѣе отчетливое ихъ изображеніе, отсюда же и меньше единства жизне- и міросозерцанія. Раньше много гово


рили о „нравственномъ міропорядкѣ , присутствующемъ въ трагедіяхъ Софокла. Болѣе внимательная и безпристрастная критика раз


рушила это обманчивое представленіе. Судьбой человѣка, но мнѣнію Софокла, руководить боги. Однако между характеромъ дѣйствующаго лица и судьбою его поражающей часто наблюдается рѣзкая дисгармонія. Поэтъ безпомощно взираетъ на ужасную, подчасъ жесточай
шую судьбу, но онъ молитвенно склоняется иередъ загадками божественнаго міроуправленія. Не даромъ современники называли его „однимъ изъ самыхъ благочестивыхъ“ а также „однимъ изъ смѣлѣйшихъ аѳинянъ . Онъ не изъявляетъ претензіи на пониманіе всего и не дерзаете возставать противъ непонятнаго. Только порою въ разныхъ твореніяхъ его слышится крикъ оскорбленнаго чувства