цѣлью онъ принялъ слѣдующія мѣры предосторожности: сначала онъ положплъ письмо подь большой камень, a затѣмъ, когда убѣдился, что бумага его не видитъ и, слѣдовательно, не можетъ быть свидѣтелемъ его проступка, онъ сѣлъ на землю и смѣло сталъ завтракать вкусными плодами. Наѣвшись досыта, перуанецъ досталъ письмо и преспокойно
продолжалъ свой путь. «Что же скажетъ теперь бумага европейцу?» — подумалъ довольный дикарь и разсмѣялся въ душѣ надъ обманутымъ письмомъ. Конечно, ему очень скоро пришлось разочароваться въ прежнемъ своемъ мнѣніи относительно письма, такъ какъ, несмотря на всѣ его предосторожности, его проступокъ былъ снова обнаруженъ, и на этотъ разъ неисправимый перуанецъ должеиъ былъ понести двойное наказаніе за свое упорное непослушаніе.
«Такимъ образомъ,—заканчиваетъ Гомаръ свой разсказъ,—первые уроки письма обошлись перуанцу очень дорого, и дикій рабъ, никогда не слыхавшій даже о существованіи письма, только тогда уразумѣлъ, нако
нецъ, его сущность и могущество, когда вся его спина была исписана палками господина». (Neque antea docere potuit illiteratum mancipium, quid possent litterae, quam ab hero suo tergum ejus totuni conscriberetur stylis ulneis.)