цѣлью онъ принялъ слѣдующія мѣры предосторожности: сначала онъ положплъ письмо подь большой камень, a затѣмъ, когда убѣдился, что бумага его не видитъ и, слѣдовательно, не можетъ быть свидѣтелемъ его проступка, онъ сѣлъ на землю и смѣло сталъ завтракать вкусными плодами. Наѣвшись досыта, перуанецъ досталъ письмо и преспокойно
продолжалъ свой путь. «Что же скажетъ теперь бумага европейцу?» — подумалъ довольный дикарь и разсмѣялся въ душѣ надъ обманутымъ письмомъ. Конечно, ему очень скоро пришлось разочароваться въ прежнемъ своемъ мнѣніи относительно письма, такъ какъ, несмотря на всѣ его предосторожности, его проступокъ былъ снова обнаруженъ, и на этотъ разъ неисправимый перуанецъ должеиъ былъ понести двойное наказаніе за свое упорное непослушаніе.
«Такимъ образомъ,—заканчиваетъ Гомаръ свой разсказъ,—первые уроки письма обошлись перуанцу очень дорого, и дикій рабъ, никогда не слыхавшій даже о существованіи письма, только тогда уразумѣлъ, нако
нецъ, его сущность и могущество, когда вся его спина была исписана палками господина». (Neque antea docere potuit illiteratum mancipium, quid possent litterae, quam ab hero suo tergum ejus totuni conscriberetur stylis ulneis.)
продолжалъ свой путь. «Что же скажетъ теперь бумага европейцу?» — подумалъ довольный дикарь и разсмѣялся въ душѣ надъ обманутымъ письмомъ. Конечно, ему очень скоро пришлось разочароваться въ прежнемъ своемъ мнѣніи относительно письма, такъ какъ, несмотря на всѣ его предосторожности, его проступокъ былъ снова обнаруженъ, и на этотъ разъ неисправимый перуанецъ должеиъ былъ понести двойное наказаніе за свое упорное непослушаніе.
«Такимъ образомъ,—заканчиваетъ Гомаръ свой разсказъ,—первые уроки письма обошлись перуанцу очень дорого, и дикій рабъ, никогда не слыхавшій даже о существованіи письма, только тогда уразумѣлъ, нако
нецъ, его сущность и могущество, когда вся его спина была исписана палками господина». (Neque antea docere potuit illiteratum mancipium, quid possent litterae, quam ab hero suo tergum ejus totuni conscriberetur stylis ulneis.)