счетъ чисто-былевого, а иногда вліяя на окраску и самой былевой пѣсни; менѣе мы имѣемъ свѣдѣній о казакахъ, въ качествѣ исполнителей былевой пѣсни: помимо единоличнаго исполненія
пѣсни, въ этой средѣ, въ силу бытовыхъ условій, мы знаемъ многоголосное исполненіе такихъ пѣсенъ—явленіе, признаваемое уже вторичнымъ.
Былевая пѣсня исполняется одинаково какъ мужчинами, такъ и женщинами, при чемъ не наблюдается сознательнаго преиму
щества за тѣмъ или другимъ поломъ; если въ Олонецкомъ краѣ собирателямъ удавалось чаще слушать мужчинъ, то въ Архангельскомъ такъ же часто встрѣчались среди носителей былинъ и
женщины; если мужское населеніе дало намъ замѣчательныхъ по обилію былевого матеріала представителей, то и женская поло
вина познакомила насъ съ не менѣе выдающимися по богатству и дарованіямъ пѣвицами. То же самое надо сказать и о возрастѣ пѣвцовъ и пѣвицъ; если между ними преобладаютъ люди старые или, по крайней мѣрѣ, пожилые, то объясняется это
прежде всего тѣмъ, что „старина“, какъ уже отживающій видъ творчества, удерживалась болѣе въ памяти людей старшаго поколѣнія, когда эта пѣсня сама еще была свѣжѣе, а обучились они ей, естественно, еще въ годы сравнительной молодости, т.-е., сохра
нили ее до старшаго возраста; примѣры того, что и теперешняя молодежь усваиваетъ „старину“, т.-е., что года пѣвца не стоять въ связи съ его умѣніемъ исполнять и старую пѣсню, приводятся рядомъ наблюдателей. Точно также не играетъ суще
ственной роли въ исторіи сохраненія и въ передачѣ „старины“ и религіозно-бытовая обстановка исполнителя: къ былинѣ одина
ково относятся и обычные православные, и старообрядствующіе тамъ, гдѣ среди населенія встрѣчаются и тѣ и другіе.
Съ точки зрѣнія экономическихъ условій быта можно замѣтить, что знаніе былинъ распространено преимущественно среди крестьянъ достаточныхъ, порядливыхъ хозяевъ, имѣющихъ въ силу сравнительной обезпеченности болѣе досуга, который нуженъ для исполненія и усвоенія былины. Среди пѣвцовъ встрѣ