и формы ранѣе созданнаго поэтическаго произведенія; отъ степени поэтическаго дарованія сказителя зависитъ качество, болѣе высокое или менѣе художественное, передаваемой былины. Для
того же необходима и наличность опредѣленнаго настроенія и взгляда на исполняемое произведение: иначе, фальшь, которая является непремѣнно при отсутствіи такого настроенія и такого
взгляда на исполняемое произведение, тотчасъ обнаружится, конечно, въ ущербъ художественной сторонѣ самаго произведенія.
Поэтому-то большинство собирателей и наблюдателей такъ характеризуютъ взглядъ пѣвца на сказываемую имъ пѣсню: несмотря на всю разницу между содержаніемъ пѣсни и современной дѣйствительностью, пѣвецъ во время исполненія весь живетъ въ мірѣ, рисуемомъ его пѣснею, не допускаетъ сомнѣнія въ воз
можности и въ дѣйствительности въ прошломъ того, что разсказыааетъ его пѣсня, находя такимъ образомъ объясненіе этому несоотвѣтствію именно въ томъ, что пѣсня разсказываетъ не о современности, а о прошломъ, притомъ прошломъ отдаленномъ, когда жизнь и люди были иными, нежели теперь. Этимъ объ
ясняется то неудовольствіе, иногда и раздраженіе, которыми встрѣчаетъ пѣвецъ скептическое замѣчаніе слушателя, безтактно
позволившаго себѣ усумниться въ правдивости сообщаемаго пѣснею. Такое настроеніе намъ извѣстно: вѣдь, это—настроеніе и
современнаго поэта нашего круга, когда поэтъ этотъ въ процессѣ творчества переселяется въ міръ рисующихся ему и ри
суемыхъ имъ образовъ. И сказитель старины, воспроизводящій существующее до него содержаніе пѣсни, участвуетъ въ ней именно творческими сторонами своей души.
Слѣдующимъ свойствомъ, необходимымъ для сказителя, является прежде всего память, лучше сказать, памятливость, при
теля былинъ, матеріалъ, относящейся прямо какъ къ содержанію, такъ и къ словесной и музыкальной формѣ исполняемой имъ пѣсни, настолько великъ, сложенъ и разнообразенъ, что безъ особенной памятливости, притомъ въ извѣстномъ направлении
того же необходима и наличность опредѣленнаго настроенія и взгляда на исполняемое произведение: иначе, фальшь, которая является непремѣнно при отсутствіи такого настроенія и такого
взгляда на исполняемое произведение, тотчасъ обнаружится, конечно, въ ущербъ художественной сторонѣ самаго произведенія.
Поэтому-то большинство собирателей и наблюдателей такъ характеризуютъ взглядъ пѣвца на сказываемую имъ пѣсню: несмотря на всю разницу между содержаніемъ пѣсни и современной дѣйствительностью, пѣвецъ во время исполненія весь живетъ въ мірѣ, рисуемомъ его пѣснею, не допускаетъ сомнѣнія въ воз
можности и въ дѣйствительности въ прошломъ того, что разсказыааетъ его пѣсня, находя такимъ образомъ объясненіе этому несоотвѣтствію именно въ томъ, что пѣсня разсказываетъ не о современности, а о прошломъ, притомъ прошломъ отдаленномъ, когда жизнь и люди были иными, нежели теперь. Этимъ объ
ясняется то неудовольствіе, иногда и раздраженіе, которыми встрѣчаетъ пѣвецъ скептическое замѣчаніе слушателя, безтактно
позволившаго себѣ усумниться въ правдивости сообщаемаго пѣснею. Такое настроеніе намъ извѣстно: вѣдь, это—настроеніе и
современнаго поэта нашего круга, когда поэтъ этотъ въ процессѣ творчества переселяется въ міръ рисующихся ему и ри
суемыхъ имъ образовъ. И сказитель старины, воспроизводящій существующее до него содержаніе пѣсни, участвуетъ въ ней именно творческими сторонами своей души.
Слѣдующимъ свойствомъ, необходимымъ для сказителя, является прежде всего память, лучше сказать, памятливость, при
томъ не заурядная: тотъ обширный, даже у рядового исполни
теля былинъ, матеріалъ, относящейся прямо какъ къ содержанію, такъ и къ словесной и музыкальной формѣ исполняемой имъ пѣсни, настолько великъ, сложенъ и разнообразенъ, что безъ особенной памятливости, притомъ въ извѣстномъ направлении