минъ, наступила полная тишина. Раздѣлявшія насъ воды Севастопольской бухты служили намъ демаркаціопной линіею, черезъ которую не переступала ни та, ни другая сторона. Дипломатія работала о заключеніи мира, а мы тоскливо ожидали результата ихъ переговоровъ. Томленіе


и бездѣйствіе было хуже битвы. Разнородные слухи мѣнялись ежедневно, такъ что никто не могъ отличить правды отъ выдумокъ. Наконецъ заключено перемиріе, a затѣмъ


и полный миръ. Дозволено было посѣщать непріятельскій лагерь, и какая то тяжесть спала у всѣхъ съ души. Всѣ были довольны окончаніемъ войны, за исключеніемъ интендантскихъ чиновниковъ (сильно набившихъ себѣ карманъ) и крымскихъ невѣстъ, дѣлавшихъ себѣ относительно великолѣпныя партіи, такъ что неизвѣстный поэтъ увѣковѣчиль ихъ въ слѣдующемъ стихоплетеніи:
Невѣстамъ крымскимъ неугодно,
И интендантству тожъ-желаніе народно Чтобъ миру быть.
И вотъ всѣ сплошь къ Царю съ мольбою! На тѣхъ вѣкахъ всего впервые Сыны Россіи удалые
Столпились тутъ и идутъ прочь. Для многихъ Блеснувшій лучъ надежды милой иогибиетъ... Какъ а прежде Въ какомъ-нибудь писцѣ невѣждѣ, Придется чувства разжигать,
А тамъ дѣлиться со вдовами, Таврида жалкими крохами.
И слезно просятъ всѣ Царя, Чтобъ къ ихъ несчастью снисходя, Онъ долю ихъ войной поправилъ, О мирѣ думать бы оставилъ.
И къ нимъ прожоро-интендантство, Пристало въ честное кампанство, И заволило: Царь пашъ Царь! Зачѣмъ наносишь намъ ударъ?
Не мы-ль Твое отъ Турокъ сѣно Предавши пламени спасли,
Не мы-ли чинно и степенно
Пагонцевъ роты въ Крымъ ввели. Не мы-ли падшій скотъ скупали,