роны дозволенія, которое не всегда даже дается, потому что мнѣ случалось видѣть нѣсколькихъ лицъ, простоявшихъ передъ нею въ теченіе всего ихъ посѣщенія. Однажды я видѣла, какъ она поклономъ отпустила нѣкоторыхъ лицъ, которыя слишкомъ ее утомили, и, приложившись къ ея рукѣ, они удалились...»
Но требуя къ себѣ почти рабскаго иочтенія, московскіе баре не оставались въ долгу у москвичей, и не даромъ въ самомъ понятіи барства есть намекъ на что-то щедрое, благодушное и широкое. Самозабвенное хлѣбосольство, открытые дома, роскошныя гулянья съ музыкой и иллюминаціей въ подмосковныхъ, домашніе театры и представления дворовыхъ артистовъ,—весь широкій размахъ московскаго барства, поражавшій ино
странцевъ и провинціаловъ, составлялъ какъ бы общественную функцію магнатовъ Москвы. Слава мецената и щедраго вельможи поддерживалась этимъ сказочнымъ хлѣбосольствомъ, давала почетъ и преклоненіе, пріятно щекотавшіе самолюбіе,—и ничего иного не требовалъ отъ жизни безко
нечно богатый, спокойный, беззаботный баринъ, теоретически обосновывающій свое безмятежное прозябаніе разочарованіемъ въ суетѣ и тревогахъ міра... Своего рода соперничество развивалось среди московскихъ богачей въ роскоши ихъ дворцовъ, въ искусствѣ дворовыхъ актеровъ и художниковъ, въ количествѣ приглашенныхъ къ обѣду или на вечеръ.
пріемами не только знакомыхъ, но и всѣхъ желаюіцихъ роскошно пообѣдать, было необходимой общественной повинностью, патентомъ на величіе. Хорошо накормить—въ этомъ была слава тѣхъ, кто не стремился выдвинуться на государственномъ или военномъ поприщѣ.
Въ послѣднее десятилѣтіе Екатерининскаго царствованія прославились гостепріимствомъ Еропкины. Ихъ домъ на Остоженкѣ,—теперь Коммер
ческое училище, былъ открытъ для всякаго,—«будь только опрятно одѣтъ и веди себя за столомъ чинно...» 1) Обѣды эти носили чисто гомерическій ха
рактера О нихъ разсказываютъ многіе современники, и если даже отнести нѣкоторую долю ихъ сообщеній къ восторженному преувеличенію, то все же московское обжорство стараго времени будетъ прочно констатировано. Оно уживалось съ французской граціей манеръ, съ шелковыми камзолами и бѣлыми париками. Пo словамъ насмѣшливаго, но умнаго и правдиваго
Вигеля—«завтракъ оканчивался водкой, за которой непосредственно слѣдовалъ продолжительный обѣдъ; послѣ обѣда—закуски или заѣдки, какъ ихъ называли, не сходили со стола; послѣ чаю было кратковременное отдохновеніе—и все это заключалось столь же изобильнымъ ужиномъ... ІІо тогдашнему обычаю всѣ съѣзжались передъ обѣдомъ и разъѣзжались послѣ ужина...»
Иностранцы, посѣщавшіе Москву до 1812-го года, поражаясь ея своеобразіемъ и красотой, не менѣе удивлялись количеству библіотекъ и всякихъ собраній во дворцахъ московскихъ магнатовъ. «Можно подумать, что всѣ музеи Европы опустошились, чтобы обогатить Москву»,—гово
*) Благово. Разсказы бабушки.
Но требуя къ себѣ почти рабскаго иочтенія, московскіе баре не оставались въ долгу у москвичей, и не даромъ въ самомъ понятіи барства есть намекъ на что-то щедрое, благодушное и широкое. Самозабвенное хлѣбосольство, открытые дома, роскошныя гулянья съ музыкой и иллюминаціей въ подмосковныхъ, домашніе театры и представления дворовыхъ артистовъ,—весь широкій размахъ московскаго барства, поражавшій ино
странцевъ и провинціаловъ, составлялъ какъ бы общественную функцію магнатовъ Москвы. Слава мецената и щедраго вельможи поддерживалась этимъ сказочнымъ хлѣбосольствомъ, давала почетъ и преклоненіе, пріятно щекотавшіе самолюбіе,—и ничего иного не требовалъ отъ жизни безко
нечно богатый, спокойный, беззаботный баринъ, теоретически обосновывающій свое безмятежное прозябаніе разочарованіемъ въ суетѣ и тревогахъ міра... Своего рода соперничество развивалось среди московскихъ богачей въ роскоши ихъ дворцовъ, въ искусствѣ дворовыхъ актеровъ и художниковъ, въ количествѣ приглашенныхъ къ обѣду или на вечеръ.
Держать театръ, хоръ или оркестръ, открытый столъна 30—50 человѣкъ, съ
пріемами не только знакомыхъ, но и всѣхъ желаюіцихъ роскошно пообѣдать, было необходимой общественной повинностью, патентомъ на величіе. Хорошо накормить—въ этомъ была слава тѣхъ, кто не стремился выдвинуться на государственномъ или военномъ поприщѣ.
Въ послѣднее десятилѣтіе Екатерининскаго царствованія прославились гостепріимствомъ Еропкины. Ихъ домъ на Остоженкѣ,—теперь Коммер
ческое училище, былъ открытъ для всякаго,—«будь только опрятно одѣтъ и веди себя за столомъ чинно...» 1) Обѣды эти носили чисто гомерическій ха
рактера О нихъ разсказываютъ многіе современники, и если даже отнести нѣкоторую долю ихъ сообщеній къ восторженному преувеличенію, то все же московское обжорство стараго времени будетъ прочно констатировано. Оно уживалось съ французской граціей манеръ, съ шелковыми камзолами и бѣлыми париками. Пo словамъ насмѣшливаго, но умнаго и правдиваго
Вигеля—«завтракъ оканчивался водкой, за которой непосредственно слѣдовалъ продолжительный обѣдъ; послѣ обѣда—закуски или заѣдки, какъ ихъ называли, не сходили со стола; послѣ чаю было кратковременное отдохновеніе—и все это заключалось столь же изобильнымъ ужиномъ... ІІо тогдашнему обычаю всѣ съѣзжались передъ обѣдомъ и разъѣзжались послѣ ужина...»
Иностранцы, посѣщавшіе Москву до 1812-го года, поражаясь ея своеобразіемъ и красотой, не менѣе удивлялись количеству библіотекъ и всякихъ собраній во дворцахъ московскихъ магнатовъ. «Можно подумать, что всѣ музеи Европы опустошились, чтобы обогатить Москву»,—гово
*) Благово. Разсказы бабушки.