прискорбному, но эфемерному эпизоду, за которымъ должна была вскорѣ наступить настоящая республика, не успѣвшая осуще
ствиться въ 1848 году. Годы шли за годами, мракъ абсолютизма окутывалъ Францію все болѣе густой пеленой, а общественное самосознаніе не пробуждалось. Новыя поколѣнія, казалось, всс болѣе забывали возвышенные завѣты недавняго прошлаго и все
телей февральской рѳволюціи, хвастаясь своимъ собственнымъ реализмомъ, реализмомъ общественнаго застоя и низменныхъ инстинктовъ. Какъ это всегда случалось съ политическими пар
иями, потерпѣвшими крушеніе послѣ смѣлой и породившей преувеличенныя надежды попытки измѣнить положеніѳ вещей, — въ особенности когда это крушеніе происходило вслѣдъ за минутнымъ торжествомъ,—республиканцы 1848 года стали подвергаться ожесточеннымъ нападкамъ со всѣхъ сторонъ, стали предметомъ неисчерпаемыхъ насмѣшѳкъ и сарказмовъ. Ретрограды мстили разгромленной партіи за испытанный было ими страхъ.
молодые демократы, не участвовавшіе сами въ событіямъ роковой эпохи, не прощали старшему поколѣнію плачевнаго результата его усилій; многіе изъ пережившихъ эти событія разочаро
вались въ своихъ прежнихъ идеалахъ, присоединились къ новому режиму или прониклись полнымъ политическимъ скептицизмомъ. Одни проклинали дѣятелей 1848 года, другіе глумились надъ
ними. Больше всего доставалось соціалистамъ, а, въ частности, Луи Блану. Вѣдь въ 1848 году буржуазія сильно было испугалась движенія, самымъ виднымъ представителемъ котораго былъ знаменитый историкъ; она нѣсколько успокоилась послѣ іюньскаго побоища и свободно вздохнула лишь послѣ декабрьскаго переворота. Во время второй имперіи она оставалась еще подъ свѣжимъ впѳчатлѣніемъ пережитыхъ ею въ 1848 году страховъ, которые до нѣкоторой степени изгладились изъ ея памяти лишь впослѣдствіи, когда ихъ вытѣснилъ новый кошмаръ,—ужасъ, наведенный на капиталистовъ „ Интернаціоналкой “, парижской коммуной, по
ствиться въ 1848 году. Годы шли за годами, мракъ абсолютизма окутывалъ Францію все болѣе густой пеленой, а общественное самосознаніе не пробуждалось. Новыя поколѣнія, казалось, всс болѣе забывали возвышенные завѣты недавняго прошлаго и все
пренебрежительнѣе отзывались объ иллюзіяхъ идеаловъ и мечтате
телей февральской рѳволюціи, хвастаясь своимъ собственнымъ реализмомъ, реализмомъ общественнаго застоя и низменныхъ инстинктовъ. Какъ это всегда случалось съ политическими пар
иями, потерпѣвшими крушеніе послѣ смѣлой и породившей преувеличенныя надежды попытки измѣнить положеніѳ вещей, — въ особенности когда это крушеніе происходило вслѣдъ за минутнымъ торжествомъ,—республиканцы 1848 года стали подвергаться ожесточеннымъ нападкамъ со всѣхъ сторонъ, стали предметомъ неисчерпаемыхъ насмѣшѳкъ и сарказмовъ. Ретрограды мстили разгромленной партіи за испытанный было ими страхъ.
Nam cupide conculcatur nimis ante metutum (Лукрецій);
молодые демократы, не участвовавшіе сами въ событіямъ роковой эпохи, не прощали старшему поколѣнію плачевнаго результата его усилій; многіе изъ пережившихъ эти событія разочаро
вались въ своихъ прежнихъ идеалахъ, присоединились къ новому режиму или прониклись полнымъ политическимъ скептицизмомъ. Одни проклинали дѣятелей 1848 года, другіе глумились надъ
ними. Больше всего доставалось соціалистамъ, а, въ частности, Луи Блану. Вѣдь въ 1848 году буржуазія сильно было испугалась движенія, самымъ виднымъ представителемъ котораго былъ знаменитый историкъ; она нѣсколько успокоилась послѣ іюньскаго побоища и свободно вздохнула лишь послѣ декабрьскаго переворота. Во время второй имперіи она оставалась еще подъ свѣжимъ впѳчатлѣніемъ пережитыхъ ею въ 1848 году страховъ, которые до нѣкоторой степени изгладились изъ ея памяти лишь впослѣдствіи, когда ихъ вытѣснилъ новый кошмаръ,—ужасъ, наведенный на капиталистовъ „ Интернаціоналкой “, парижской коммуной, по