ныхъ въ книгѣ озаглавленной: „Pages d’histoire“; многія страницы цѣликомъ заимствованы изъ предыдущихъ писаній автора. Поле
мика съ лордомъ Нормонби послужила для Луи Блана поводомъ собрать различныя свои статьи о 1848 годѣ въ связный разсказъ, дополнивъ и развивъ ихъ тамъ, гдѣ это было нужно. Получилось сочиненіе, въ которомъ соединены элементы историческій, полемическій и автобіографическій. Послѣдній преобладаетъ; „Исторія революціи 1848 года“ Луи Блана должна была бы назваться: „О моемъ участіи въ революціи 1848 года“. Это не мѣшаѳтъ книгѣ быть крайне интересной для людей нашего времени. Она, конечно, не можетъ считаться полной, научной и объективной исторіѳй революціи 1848 года, но такой исторіи этого событія, „самаго славнаго событія ХІХ-го вѣка, по словамъ Гульѳльмо
Ферреро, пока еще не существуѳтъ, да, пожалуй, и не можетъ существовать. Кто въ настоящее время можетъ съ полнымъ безпристрастіемъ и объективностью политической и соціальной писать о борьбѣ, которая, въ измѣнившейся, но еще болѣе обостренной формѣ,
волнуетъ и поднесь весь цивилизованный міръ? Касаясь подобныхъ темъ, историкъ часто воображаетъ, что онъ лишь доискивается до причинъ и слѣдствій изучаемыхъ фактовъ путемъ холоднаго научнаго анализа, между тѣмъ какъ, на самомъ дѣлѣ, всѣ его сужденія безсознательно подсказаны ему его политическими страстями, вѣрованіями, чаяніями, желаніями!... Современный человѣкъ въ состояніи совершенно безучастно относиться къ продолжающей еще развертываться на его глазахъ всемірной соціальной драмѣ только тогда, когда не понимаетъ ея; въ ея живую сущность, во вну
нодушно“; сочувствовать же какой-нибудь группѣ бойцовъ значитъ въ данномъ случаѣ вступать въ ея ряды, значитъ отказаться отъ объективности. Правда, что можно прикрыть свои политичѳскія или соціальныя тенденціи и предпочтенія холодомъ абстрактной терминологіи, біологическими уподобленіями или экономическими теоремами, но это сути дѣла не мѣняетъ. Чтобы нахо
мика съ лордомъ Нормонби послужила для Луи Блана поводомъ собрать различныя свои статьи о 1848 годѣ въ связный разсказъ, дополнивъ и развивъ ихъ тамъ, гдѣ это было нужно. Получилось сочиненіе, въ которомъ соединены элементы историческій, полемическій и автобіографическій. Послѣдній преобладаетъ; „Исторія революціи 1848 года“ Луи Блана должна была бы назваться: „О моемъ участіи въ революціи 1848 года“. Это не мѣшаѳтъ книгѣ быть крайне интересной для людей нашего времени. Она, конечно, не можетъ считаться полной, научной и объективной исторіѳй революціи 1848 года, но такой исторіи этого событія, „самаго славнаго событія ХІХ-го вѣка, по словамъ Гульѳльмо
Ферреро, пока еще не существуѳтъ, да, пожалуй, и не можетъ существовать. Кто въ настоящее время можетъ съ полнымъ безпристрастіемъ и объективностью политической и соціальной писать о борьбѣ, которая, въ измѣнившейся, но еще болѣе обостренной формѣ,
волнуетъ и поднесь весь цивилизованный міръ? Касаясь подобныхъ темъ, историкъ часто воображаетъ, что онъ лишь доискивается до причинъ и слѣдствій изучаемыхъ фактовъ путемъ холоднаго научнаго анализа, между тѣмъ какъ, на самомъ дѣлѣ, всѣ его сужденія безсознательно подсказаны ему его политическими страстями, вѣрованіями, чаяніями, желаніями!... Современный человѣкъ въ состояніи совершенно безучастно относиться къ продолжающей еще развертываться на его глазахъ всемірной соціальной драмѣ только тогда, когда не понимаетъ ея; въ ея живую сущность, во вну
треннюю жизнь общества, среди котораго эта драма развивается, никогда не проникнетъ наблюдатель, „добру и злу внимающій рав
нодушно“; сочувствовать же какой-нибудь группѣ бойцовъ значитъ въ данномъ случаѣ вступать въ ея ряды, значитъ отказаться отъ объективности. Правда, что можно прикрыть свои политичѳскія или соціальныя тенденціи и предпочтенія холодомъ абстрактной терминологіи, біологическими уподобленіями или экономическими теоремами, но это сути дѣла не мѣняетъ. Чтобы нахо