жизни, въ чемъ и состоять другое, житейское отпошеніе къ
прошлому. Во Франціи вся жизнь въ XIX в. сложилась ііодъ вліяніемъ революціи, и спокойное, равнодушное отношение къ
ней, не вѣдающее ни жалости ни гнѣва (sine ira et studio), было и долго оставалось совершенно невозможным!.. Книги писались или въ защиту революціи, или для ея порицанія, а въ изображеніе событій, въ изображеніе дѣятельности цѣлыхъ партій и отдѣльныхъ лицъ вносились пристрастія и предразсудки, симпатіи и антипатіи и т. и. Революцію или оправды
вали, или ее обвиняли, къ ея дѣятелямъ проявляли сочувствіе и одобреніе или отвращеніе и осулгденіе, смотря по принад
лежности автора къ той или другой политической партіи. Въ революціонномъ прошломъ искали въ то же время или наставленій, или предостереженій, и сообразно съ зтимъ истолко
вывали отдѣльпыя событія и весь ея ходъ примѣнительно къ злобѣ своего дня, причемъ иныя рѣшенія историческихъ вопросовъ намѣчались пе столько фактами и логикой сколько интересами и страстями, подъ вліяніемъ которыхъ
Тьмы низкихъ истинъ намъ дороже Насъ возвышающій обманъ.
При такомъ пониманіи дѣла исторія не столько разсказывала, сколько доказывала и ставила своею цѣлыо въ большей мѣрѣ воздѣйствіе на будущее, нежели нониманіе прошлаго. „Исто
рия,—говорили древніе,—есть наставница жизни“ (historia est magistra vitae), и эту какъ-разъ точку зрѣнія раздѣляли авторы исторій французской революціи, пользовавшіеся ея изображеніемъ не столько для просвѣщенія, сколько для наставленія своихъ современниковъ.
Я далекъ отъ отриданія взгляда на исторда, какъ на наставницу жизни, но нужно, чтобы наставленіе являлось слѣдствіемъ историческаго знанія, а не его цѣлыо. Когда авторъ хочетъ своимъ произведеніемъ поучать, онъ все въ немъ подгоняетъ къ выполненію этой задачи, что можетъ приводить къ слишкомъ иногда свободному обращенію и съ фак
тами и съ логикой, въ ущербъ научной истинѣ. Гораздо лучше не задаваться такою цѣлью, дабы, стремясь только і:ъ иетинѣ, историкъ давалъ въ ней самой нѣчто такое, что, помимо его намѣренія, приводило бы къ полезному наставлепію. Добиваясь чистаго знанія, мы потомъ можемъ пользоваться атимъ знаніемъ для руководства нашимъ поведеніемъ въ жизни, и тѣмъ надежнѣе будетъ это руководительство, чѣмъ само зпаніе будетъ независимѣе отъ того, что диктуется намъ нашими желаніями и стремлениями, которымъ не слѣдуетъ вмѣшиваться туда, гдѣ дѣло идетъ о познаніи того, что было,
прошлому. Во Франціи вся жизнь въ XIX в. сложилась ііодъ вліяніемъ революціи, и спокойное, равнодушное отношение къ
ней, не вѣдающее ни жалости ни гнѣва (sine ira et studio), было и долго оставалось совершенно невозможным!.. Книги писались или въ защиту революціи, или для ея порицанія, а въ изображеніе событій, въ изображеніе дѣятельности цѣлыхъ партій и отдѣльныхъ лицъ вносились пристрастія и предразсудки, симпатіи и антипатіи и т. и. Революцію или оправды
вали, или ее обвиняли, къ ея дѣятелямъ проявляли сочувствіе и одобреніе или отвращеніе и осулгденіе, смотря по принад
лежности автора къ той или другой политической партіи. Въ революціонномъ прошломъ искали въ то же время или наставленій, или предостереженій, и сообразно съ зтимъ истолко
вывали отдѣльпыя событія и весь ея ходъ примѣнительно къ злобѣ своего дня, причемъ иныя рѣшенія историческихъ вопросовъ намѣчались пе столько фактами и логикой сколько интересами и страстями, подъ вліяніемъ которыхъ
Тьмы низкихъ истинъ намъ дороже Насъ возвышающій обманъ.
При такомъ пониманіи дѣла исторія не столько разсказывала, сколько доказывала и ставила своею цѣлыо въ большей мѣрѣ воздѣйствіе на будущее, нежели нониманіе прошлаго. „Исто
рия,—говорили древніе,—есть наставница жизни“ (historia est magistra vitae), и эту какъ-разъ точку зрѣнія раздѣляли авторы исторій французской революціи, пользовавшіеся ея изображеніемъ не столько для просвѣщенія, сколько для наставленія своихъ современниковъ.
Я далекъ отъ отриданія взгляда на исторда, какъ на наставницу жизни, но нужно, чтобы наставленіе являлось слѣдствіемъ историческаго знанія, а не его цѣлыо. Когда авторъ хочетъ своимъ произведеніемъ поучать, онъ все въ немъ подгоняетъ къ выполненію этой задачи, что можетъ приводить къ слишкомъ иногда свободному обращенію и съ фак
тами и съ логикой, въ ущербъ научной истинѣ. Гораздо лучше не задаваться такою цѣлью, дабы, стремясь только і:ъ иетинѣ, историкъ давалъ въ ней самой нѣчто такое, что, помимо его намѣренія, приводило бы къ полезному наставлепію. Добиваясь чистаго знанія, мы потомъ можемъ пользоваться атимъ знаніемъ для руководства нашимъ поведеніемъ въ жизни, и тѣмъ надежнѣе будетъ это руководительство, чѣмъ само зпаніе будетъ независимѣе отъ того, что диктуется намъ нашими желаніями и стремлениями, которымъ не слѣдуетъ вмѣшиваться туда, гдѣ дѣло идетъ о познаніи того, что было,