мы считаемъ невозможнымъ предположить, чтобы творчество историческое было чуждо народу до временъ Ивана, чтобы только съ этихъ поръ оно
создалось какимъ-то крутымъ поворотомъ отъ эпоса былиннаго. Такого предположенія не допускаютъ ни простое соображеніе, основанное на историче
скихъ данныхъ, ни несомнѣнныя указанія, сохранившіяся въ нашемъ эпосѣ.
Соображеніе говоритъ намъ, что если, напр., такое отдаленное время, какъ княженіе Олега, не осталось чуждымъ для народнаго творчества, занесшаго, хотя въ сильно затемненномъ видѣ, не
который подробности этого княженія въ былину о Вольгѣ 1), то не могло это творчество съ равнодушіемъ пройти мимо другихъ, позднѣйшихъ событій, когда историческая жизнь народа разви
лась уже гораздо полнѣе и когда, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ этихъ событіяхъ и лицахъ, игравшихъ въ нихъ болѣе или менѣе важную роль, было много такого, что давало обильную пищу поэтическому творчеству. Не могли остаться чуждыми для этого послѣдняго удѣльныя междуусобія, полныя истиннаго, чисто народнаго трагизма, татарское нашествіе, собираніе русской земли Иваномъ Калитою, княженіе Ивана III съ такими событіями какъ
1) О тождествѣ Олега съ Вольгою см. замѣтку г. Безсонова въ I томѣ сборника пѣсень Рыбникова, хотя это мнѣніе можно принимать не иначе, какъ съ большими ограниченіями, на что, между прочимъ, указалъ и г. Миллеръ въ своемъ „Опытѣ историческаго обозрѣнія русской словесности“, ч. I, стр. 207.