мать, что иначе и быть не можетъ: строеніе общественная зданія считалось предопредѣленнымъ дѣломъ Провидѣнія, но отнюдь не преходящей фазой развитія. Привилегии становились все разнообразнѣе и разнообразнѣе и все большею тяжестью ложились на народныя массы. Борьба за существованіе, да и
самое существованіе все больше становилось для послѣднихъ непрекращающейся мукой. Въ восемнадцатомъ вѣкѣ новыя
идеи немного освѣтили и ту темную глубину, въ которой до тѣхъ поръ царила одна нищета. Мысль о возможности избавленія стала распространяться все шире. Но тяготы все возрастали, пока онѣ не исчерпали предѣловъ возможная и не
наткнулись на противодѣйствіе. Тогда уже нуженъ былъ толчокъ для того, чтобы вызвать переворотъ во всѣхъ общественныхъ отношеніяхъ. Толчокъ не заставилъ себя ждать, и общественная почва зашаталась: что раньше было внизу, быстро очутилось наверху, что было вверху, исчезло, какъ въ бездонной пропасти. Феодально-іерархическая надстройка обрушилась со страшнымъ трескомъ, и обломки ея исчезли въ безднѣ революціи. Среди этого кружащагося бурнаго хаоса въ страшныхъ мукахъ явилось на свѣтъ новое общество.


Монархія и дворъ.


Франція за і время Людовиковъ превратилась въ неограниченную монархію. Общеизвѣстное выраженіе Людовика XIV ‹‹Государство — это я» (L’еtat—c’est mоі) вполнѣ соотвѣтствовало дѣйствительности. Все, что могло противиться королевской власти, было укрощено. Основного государственная закона не существовало; абсолютизмъ изъ обычная права превратился въ «историческое». Существовало одно только ограниченіе королевской власти; само по себѣ оно было незначительно, но впослѣдствіи оно стало для нея роковымъ: это было право высшихъ судебныхъ учрежденій, парламентовъ, вносить королевскіе указы въ реестръ и придавать имъ тѣмъ силу закона. Въ тѣхъ случаяхъ, когда парламентъ, основываясь на этомъ установленномъ обычаемъ правѣ, отказывался внести королевскій указъ въ реестръ и тѣмъ лишалъ его юридическая значенія, король лично являлся въ парламентъ, выслушивалъ дебаты объ указѣ и ставилъ вопросъ на баллотировку. Эго называли королевскимъ засѣданіемъ. Но если и такое засѣданіе не помогало, то