тая дорожка изгнанныхъ, стража впереди и сзади, въ сопровождены действительно отець и мать (см. выше), сестра (бившая царская невеста), молодая жена, а въ конце концовъ казнь; кроме того главный герои также „бояринъ и князь.“ Какъ при Иванѣ и ІІетрѣ, такъ и здѣсь тѣмъ боль
ше не возможно и пе нужно было удерживать Верёзовъ, ни даже Новгородъ, историческое место казни: дело завершается „въ Москвѣ,“ „ведутъ по „Дмитровке,* и довольно уже, если уцелѣвшіе образцы замѣчаютъ, что ссылка совершается „въ Сибирь (см. выше)“ и ведутъ „по большой дорожке (см. ниже).* За то, свсрхъ сихъ чертъ, все это съ избыткомъ обособляется (спеціалнзустся): отношеніемъ къ „двору Шереметьеву,“ застигну
тому горемъ (см. выше); указами, которые постепенно объявлялись сосланнымъ чер*зъ нарочныхъ, а въ не с ни выражены судомъ „генераловъ, ко
торые отказываются сами рѣшить дѣло, ссылаясь на высшее расноряженіе царской власти: покушеніемъ просить о пощаде власть царскую, о чемъ сама Н. Б. Долгорукая говорить въ запискахъ („я креплюсь, не пла
чу, а уговариваю свекра и мужа: какъ можно безъ вины п безъ суда со
слать! Я имъ представляю; поезжайте сами къ государынѣ, оправдайтесь.“); яснымъ намекомъ, что сосланные молодые супруги были именно разлучены (см. выше); изображеніемъ не только царя (по памяти Петра І-го и недавней смерти Петра 11-го), но и царицы, отъ коей въ действительности за
висело решеніе; особенно же и прямо именемъ князя Долгорукаго, нритомъ Вани, Ванюшки. Ес.Аі же здесь кроме того выведена сама Паэалья Бори
совна, исторически не бывшая при казни мужа: то это было совершенно необходимо въ иеснп, и но связи съ другпми образцами сего рода, о коихъ мы говорили, и, что то же, для оживлепія подобной сцены, которая иначе и не могла представиться народному воображенію. Эта кажущаяся анти-историрность на самомъ деле дала для песни новодъ высказать такую черту и подробность, которую увидимъ сей часъ ниже и которая ока
залась самою историческою изъ нсторическихъ, а вместе окончательно обособила пЬсню за Долгорукими и Шереметевыми, такъ что ее некому приписать больше кроме иихъ. Наконецъ, если вспомнимъ, что подвиги, обстоятельства, слава, песни Бориса Петровича и песни о немъ, все это и столь недавно передъ печальнымъ событіемъ, пронеслось по всей Руси отъ Азова до моря Варяжскаго и отъ Пскова до Полтавы (см. вып. 8): то очевидно, что творчество народное настроено уже было сильно, какъ никогда, къ произведенію новому, лишь только настало въ семъ Шереметьевомъ дворѣ и доме новое событіе, и столь разительное. (л> другой стороны, въ конце той же первой половины XVIII века, а еще больше во все его продолженіе, въ следъ за женидьбой Петра Борисовича на В. А. Черкасской, для сложенія и для распространенія песенъ о Шереметевыхъ явилось не маленькое место и вместилище: десятки тысячь преданнаго и любящаго крестьянства по всей Россіи, крестьянства богатаго, более досужаго, более настроеннаго къ творчеству. Но, въ той же самой мере, на такомъ пространстве, между столькими устами и въ теченіе 130