номъ сборникѣ сатиръ. Для всесторонняго анализа сочиненій Салтыкова — анализа свободнаго отъ умолчаній, безусловно откровеннаго какъ по отношенію къ автору, такъ и по отношенію къ затронутымъ имъ темамъ—не настало, да и не скоро еще настанетъ время; кое-что, однако, можно сдѣлать въ этомъ направленіи и теперь, хотя бы только для того чтобы
дать от поръ попыткамъ унизить, умалить значеніе щедринской сатиры. Достигнуть этой цѣли можно, до извѣстной степени, простымъ сопоставленіемъ разрозненнаго, простымъ напоминаніемъ о полузабытомъ. Лучшимъ пробнымъ камнемъ для сатиры служить время. Если, по прошествіи немногихъ лѣтъ, ея блескъ ока
зывается потускнѣвшимъ, ея остріе—притупившимся, это зна
чить, что она скользила по поверхности предмета, задѣвала скоропреходящую, второстепенную черту, а не глубоко коренящійся порокъ общественнаго строя; и наоборотъ, ея устой
чивость, ея живучесть свидѣтельствуютъ о мѣткомъ выборѣ наковальни для сатирическаго молота. Мы надѣемся показать,
что именно такимъ, въ больпіинствѣ случаевъ, былъ выборъ Салтыкова.
I.
Дореформенная Россія и эпоха первыхъ преобразованій.
Первые дебюты Салтыкова совпадаютъ съ однимъ изъ тѣхъ, слишкомъ рѣдкихъ и слишкомъ короткихъ, моментовъ,
которые служатъ кульминаціонными точками въ исторіи нашей литературы, а слѣдовательно и нашего общества. Это былъ 1847 годъ, когда вліяніе Бѣлинскаго достигло своего апогея, когда кругомъ него группировалась цѣлая плеяда свѣжихъ, много обѣщавшихъ—и бЬлынею частью много сдержавшихъ —
дарованій, когда Гоголь еще не напечаталъ „Переписки съ друзьями , когда создавалась натуральная школа, появлялись первыя стихотворенія Некрасова, первые разсказы Тургенева,
первыя повѣсти Достоевскаго и Григоровича, когда выходили въ свѣтъ такіе романы, какъ „Кто виноватъ и „Обыкновенная исторія*. Ненастью, уже близкому, предшествовало за