Я рад был, что мы остались одни, но мне неловко было за Пушкина: он, как школьник, присмирел при появлении на
стоятеля. Я ему высказал мою досаду, что накликал это посе
щение. («Перестань, любезный друг! Ведь он и без того бывает у меня, я поручен его наблюдению. Что говорить об этом вздоре!».
Тут Пушкин, как ни в чем не бывало, продолжал читать комедию; я с необыкновенным удовольствием слушал его вы
разительное и исполненное жизни чтение. Потом он мне прочел кое-что свое, большею частью в отрывках. Время не стояло. К несчастию, вдруг запахло угаром. Голова моя не выносит угара. Тотчас же я отправился узнавать, откуда эта беда. Вышло, что няня, воображая, что я останусь погостить, велела в дру
гих комнатах затопить печи, которые с самого начала зимы не топились. Когда закрыли трубы,—хоть беги из дому! Я тотчас распорядился за беззаботного сына в отцовском доме: велел открыть трубы, запер на замок дверь в натопленные комнаты,
притворил и нашу дверь, а форточку открыл. Все это неприятно на меня подействовало, не только в физическом, но и в нравственном отношении.—«Как,—подумал я,—хоть в этом не успо
коить его, как не устроить так, чтоб ему, бедному поэту, было где подвигаться в зимнее ненастье!». В зале был биллиард; это могло бы служить для него развлечением. В порыве досады я даже упрекнул няню, зачем она не велит отапливать всего дома. Видно, однако, мое ворчание имело некоторое действие, по тому что после моего посещения перестали экономничать дровами.
Между тем время шло за-полночь. Нам подали закусить; ла прощанье хлопнула третья пробка. Мы крепко обнялись.
Ямщик уже запряг лошадей, колоколец брякал у крыльца, на часах ударило три. Мы еще чокнулись стаканами, но грустно пилось, как будто чувствовалось, что в последний раз вместе пьем. Молча я набросил на плечи шубу и убежал в сани. Пуш
кин еще что-то говорил мне вслед; ничего не слыша, я глядел на него: он остановился на крыльце, со свечею в руке. Кони рванули под-гору. Послышалось: «прощай, друг!». Ворота скрипнули за мною...
И. И. ПУЩИН. Записки. Л. Майков, 78—83.
Я один-одинешенек; живу недорослем, валяюсь на лежанке, и слушаю старые сказки да песни. Стихи не лезут. Я, кажется, писал тебе, что мои «Цыгане» никуда не годятся: не верь—я соврал—ты будешь ими очень доволен.
ПУШКИН—кн. П. А. Вяземскому, 25 янв.
1825 г., из Михайловского.
Пишу тебе в гостях с разбитой рукой—упал на льду не с лошади, а с лошадью; большая разница для моего наезднического самолюбия.
ПУШКИН—кн. П. А. Вяземскому, 28 янв.
1825 г., из Тригорского.