чалъ такой противной собаки. Казалось, она цѣлый день лежать гдѣ- нибудь мертвая и, какъ зайдетъ солнце, вдругъ оживаетъ».
Перезвонъ въ «Братьяхъ Карамазовыхъ»,— «мохнатая, довольно большая и паршивая собака... Правый глазъ ея былъ кривъ, а лѣвое ухо почему-то съ разрѣзомъ. Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила на заднихъ лапахъ, бросалась на спину всѣми четырьмя лапами вверхъ и лежала безъ движенія, какъ мертвая... Коля, выдержавъ Перезвона опредѣленное время мертвымъ, наконецъ - то свистнулъ ему: собака вскочила и пустилась прыгать отъ радости, что исполнила свой долгъ».
ная собачонка. Вотъ чуть ли и не всѣ животныя, которыхъ мы встрѣчаемъ въ чисто-художественныхъ произведеніяхъ Достоевскаго.
Правда, есть еще въ «Неточкѣ Незвановой» невѣроятно-свирѣпый и невѣроятно-умный бульдогъ Фальстафъ, есть въ «Маленькомъ героѣ» столь же свирѣпый и дикій конь Танкредъ (который, однако, ухитряется не сбросить съ себя взобравшагося на него одиннадцатилѣтняго малььика). Но оба животныя въ этихъ раннихъ произведеніяхъ Достоевскаго слишкомъ явно сочинены, слишкомъ художественно-мертвы, чтобы брать ихъ въ счетъ. Такихъ псовъ и коней можно рисовать, ни разу въ жизни не видавши собаки и лошади,—достаточно только прочесть нѣсколько французскихъ романовъ тридцатыхъ годовъ.
Высшихъ животныхъ почти нѣтъ вокругъ героевъ Достоев- скаго. Зато въ невѣроятномъ количествѣ встаютъ передъ ними всякаго рода низшія животныя, гады и пресмыкающіяся,—
наиболѣе дисгармоничныя, наибольшій ужасъ и отвращеніе вселяющія человѣку. Тарантулы, скорпіоны, фаланги—и пауки,
пауки безъ числа. Они непрерывно снятся и представляются чуть ли не всѣмъ героямъ Достоевскаго безъ исключенія.
Какъ холодъ, мракъ и туманы неодушевленной природы, такъ эти уроды животной жизни ползутъ въ душу человѣческую, чтобъ оттолкнуть и отъединить ее отъ міра, въ которомъ свѣтъ и жизнь.
И міръ мертвѣетъ для души. Вокругъ человѣка—не горячій трепетъ жизни, а холодная пустота, «безгласіе косности».
«Косность! О, природа! Люди на землѣ одни — вотъ бѣда! «Есть ли въ полѣ живъ человѣкъ?» — кричитъ русскій богагатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Го
ворить, солнце живитъ вселенную. Взойдетъ солнце и—посмо
Перезвонъ въ «Братьяхъ Карамазовыхъ»,— «мохнатая, довольно большая и паршивая собака... Правый глазъ ея былъ кривъ, а лѣвое ухо почему-то съ разрѣзомъ. Она взвизгивала и прыгала, служила, ходила на заднихъ лапахъ, бросалась на спину всѣми четырьмя лапами вверхъ и лежала безъ движенія, какъ мертвая... Коля, выдержавъ Перезвона опредѣленное время мертвымъ, наконецъ - то свистнулъ ему: собака вскочила и пустилась прыгать отъ радости, что исполнила свой долгъ».
Мелькомъ является еще въ «Бѣсахъ» «скверная, старая, маленькая собачонка Земирка», въ «Двойникѣ»—паршивая улич
ная собачонка. Вотъ чуть ли и не всѣ животныя, которыхъ мы встрѣчаемъ въ чисто-художественныхъ произведеніяхъ Достоевскаго.
Правда, есть еще въ «Неточкѣ Незвановой» невѣроятно-свирѣпый и невѣроятно-умный бульдогъ Фальстафъ, есть въ «Маленькомъ героѣ» столь же свирѣпый и дикій конь Танкредъ (который, однако, ухитряется не сбросить съ себя взобравшагося на него одиннадцатилѣтняго малььика). Но оба животныя въ этихъ раннихъ произведеніяхъ Достоевскаго слишкомъ явно сочинены, слишкомъ художественно-мертвы, чтобы брать ихъ въ счетъ. Такихъ псовъ и коней можно рисовать, ни разу въ жизни не видавши собаки и лошади,—достаточно только прочесть нѣсколько французскихъ романовъ тридцатыхъ годовъ.
Высшихъ животныхъ почти нѣтъ вокругъ героевъ Достоев- скаго. Зато въ невѣроятномъ количествѣ встаютъ передъ ними всякаго рода низшія животныя, гады и пресмыкающіяся,—
наиболѣе дисгармоничныя, наибольшій ужасъ и отвращеніе вселяющія человѣку. Тарантулы, скорпіоны, фаланги—и пауки,
пауки безъ числа. Они непрерывно снятся и представляются чуть ли не всѣмъ героямъ Достоевскаго безъ исключенія.
Какъ холодъ, мракъ и туманы неодушевленной природы, такъ эти уроды животной жизни ползутъ въ душу человѣческую, чтобъ оттолкнуть и отъединить ее отъ міра, въ которомъ свѣтъ и жизнь.
И міръ мертвѣетъ для души. Вокругъ человѣка—не горячій трепетъ жизни, а холодная пустота, «безгласіе косности».
«Косность! О, природа! Люди на землѣ одни — вотъ бѣда! «Есть ли въ полѣ живъ человѣкъ?» — кричитъ русскій богагатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Го
ворить, солнце живитъ вселенную. Взойдетъ солнце и—посмо