мнѣ на два мѣсяца въ Россію—и полумиль категорическій отказъ. Поэтому, конечно, я не могу считать свою задачу исчерпанной до конца.
Что касается до выпускаемаго мною теперь перваго тома, я долженъ сказать, что читатели найдутъ въ немъ нѣчто безусловно новое — это воспоминанія Льва Николаевича о своемъ дѣтствѣ и о своихъ родныхъ, а также большое количество его частныхъ писемъ.
Чтобы показать читателю, какъ трудно было Льву Николаевичу взяться за писаніе своихъ воспоминаній, и чтобы показать, какъ слѣдуетъ относиться къ нимъ, я приведу нѣ
сколько выдержекъ изъ моей переписки съ нимъ по этому предмету.
Я нѣсколько разъ писалъ Льву Николаевичу и близко стоящимъ къ нему людямъ съ просьбой записать хотя сло
весные разсказы Льва Николаевича о своемъ дѣтствѣ, что можно было бы сдѣлать въ простой вечерней бесѣдѣ.
Наконецъ, я получилъ отъ Льва Николаевича слѣдующее сообщеніе:
Сначала я думалъ, что не буду въ состояніи помочь вамъ въ моей біограФІи, несмотря на все мое желаніе
сдѣлать это. Боялся неискренности, свойственной всякой автобіограФІи, но теперь я какъ будто нашелъ Форму, въ которой могу исполнить ваше желаніе, указавъ на главный характеръ слѣдовавшихъ одинъ за другимъ періодовъ моей жизни въ дѣтствѣ, юности и возмужалости. Какъ только оправлюсь настолько, что буду въ состояніи писать, непремѣнно посвящу на это нѣсколько часовъ и постараюсь сдѣлать это“.
Въ одномъ изъ слѣдующихъ писемъ онъ пишетъ мнѣ слѣдующее:
„... Боюсь, что я напрасно обнадежилъ васъ обѣщаніемъ писать свои воспоминанія. Я попробовалъ думать объ этомъ
и увидалъ, какая страшная трудность избѣжать Харибды— самовосхваленія (посредствомъ умалчиванія всего дурного)