весьма памятно тогдашнее впечатление, что подобная-же перемена произошла и в обстановке Пушкина с переезда в дом Баташева в 1835 г.
КН. ПАВЕЛ ВЯЗЕМСКИЙ. Сочинения,
565.
Я не могла найти .минуты, чтобы поговорить с Александром о делах, я не хотела делать этого в присутствии роди
телей, а он приходил всякий раз, когда мы сидели за столом. Он присутствовал при нашем обеде и потом тотчас уходил...
Соболевский находится в курсе всех наших семейных дел: Александр ничего не скрывает от него и, благодаря ему, чи
тал письма, которые ты ему писал. Часто у него не хватало терпения, тогда Соболевский давал себе труд прочитать их ему до конца и заставлял его обратить на них внимание; это случилось два раза, как он мне сказал.
Александр чрезвычайно рассеян: он слишком думает о своем хозяйстве, о своих ребятах и о туалетах своей жены.
Жена Коссаковского не любит Александра; она вздумала говорить с ним о его стихах, он отвечал сухо; она насмешливо сказала ему: «Знаете-ли, что ваш Годунов может показаться интересным в России?»—«Сударыня, так-же, как вы можете сойти за хорошенькую женщину в доме вашей матушки». С тех пор она равнодушно на него смотреть не могла.
О. С. ПАВЛИЩЕВА—мужу, 20 декабря 1835 г. П-н и его совр-ки, XVII- XVII !, 199—203 (фр.).
Однажды, часа в три, я зашел в книжный магазин Смирдина, который помещался тогда на Невском проспекте, в бель
этаже дома Лютеранской церкви. В одно почти время со мною вошли в магазин два человека: один большого роста, с весьма важными и смелыми приемами, полный, с рыжеватой эспань
олкой, одетый франтовски. Другой среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми (sic!) волосами, с несколько арабским профилем, толстыми вы
давшимися губами и с необыкновенно живыми и умными гла
замерло. Я узнал в нем Пушкина, по известному портрету Кипренского. Я преодолел робость, подошел к прилавку, у которого Пушкин остановился, и начал внимательно и в подробности рассматривать поэта. Прежде всего меня поразили ог
ромные ногти Пушкина, походившие более на когти. Выражение лица его показалось мне очень симпатическим, а улыбка Чрезвы
чайно приятной и даже -добродушной. Он спросил у Смирдищ^ не помню какую-то книгу и, перелистывая ее, обратился к сво
ему спутнику с каким-то замечанием. Спутник, заложив руку за жилет, отвечал громко и не смотря на Пушкина, и потом,
КН. ПАВЕЛ ВЯЗЕМСКИЙ. Сочинения,
565.
Я не могла найти .минуты, чтобы поговорить с Александром о делах, я не хотела делать этого в присутствии роди
телей, а он приходил всякий раз, когда мы сидели за столом. Он присутствовал при нашем обеде и потом тотчас уходил...
Соболевский находится в курсе всех наших семейных дел: Александр ничего не скрывает от него и, благодаря ему, чи
тал письма, которые ты ему писал. Часто у него не хватало терпения, тогда Соболевский давал себе труд прочитать их ему до конца и заставлял его обратить на них внимание; это случилось два раза, как он мне сказал.
Александр чрезвычайно рассеян: он слишком думает о своем хозяйстве, о своих ребятах и о туалетах своей жены.
Жена Коссаковского не любит Александра; она вздумала говорить с ним о его стихах, он отвечал сухо; она насмешливо сказала ему: «Знаете-ли, что ваш Годунов может показаться интересным в России?»—«Сударыня, так-же, как вы можете сойти за хорошенькую женщину в доме вашей матушки». С тех пор она равнодушно на него смотреть не могла.
О. С. ПАВЛИЩЕВА—мужу, 20 декабря 1835 г. П-н и его совр-ки, XVII- XVII !, 199—203 (фр.).
Однажды, часа в три, я зашел в книжный магазин Смирдина, который помещался тогда на Невском проспекте, в бель
этаже дома Лютеранской церкви. В одно почти время со мною вошли в магазин два человека: один большого роста, с весьма важными и смелыми приемами, полный, с рыжеватой эспань
олкой, одетый франтовски. Другой среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми (sic!) волосами, с несколько арабским профилем, толстыми вы
давшимися губами и с необыкновенно живыми и умными гла
зами. Когда я взглянул на последнего, сердце мое так и
замерло. Я узнал в нем Пушкина, по известному портрету Кипренского. Я преодолел робость, подошел к прилавку, у которого Пушкин остановился, и начал внимательно и в подробности рассматривать поэта. Прежде всего меня поразили ог
ромные ногти Пушкина, походившие более на когти. Выражение лица его показалось мне очень симпатическим, а улыбка Чрезвы
чайно приятной и даже -добродушной. Он спросил у Смирдищ^ не помню какую-то книгу и, перелистывая ее, обратился к сво
ему спутнику с каким-то замечанием. Спутник, заложив руку за жилет, отвечал громко и не смотря на Пушкина, и потом,