Не измѣнились тяжелыя семейныя отношенія и позже, когда кутила-офицеръ поселился съ семьей въ родовомъ имѣніи. Прежняя склон
ность къ кутежамъ и разгулу не ослабѣла въ немъ и теперь, но приняла только, согласно новымъ условіямъ и обстановкѣ, иную форму, столь обычную среди широкихъ помѣщичьихъ натуръ добраго стараго времени. Отецъ поэта пристрастился къ охотѣ, сопровождаемой разгульными ку
тежами, къ картежной игрѣ, и тихая деревенская усадьба стала часто оглашаться пьяными криками пирующихъ. Впослѣдствіи самъ поэтъ такъ изобразилъ свое дѣтство:
Въ невѣдомой глуши, въ деревнѣ полудикой, Я росъ средь буйныхъ дикарей,
И мнѣ дала судьба, по милости великой,
Въ руководители псарей.
Вокругъ меня кипѣлъ развратъ волною грязной,
Боролись страсти нищеты,
И на душу мою той жизни безобразной
Ложились грубыя черты.
А тутъ, рядомъ съ этимъ омутомъ, гдѣ во весь размахъ господствовало крѣпостное право и разнузданное самодурство, несчастная, горяча любимая мать, вѣчная страдалица отъ безобразныхъ выходокъ мужа,, всегда дрожащая за себя и своихъ дѣтей, вѣчно оскорбляемая въ своихъ лучшихъ чувствахъ мрачными картинами окружающей пошлости и раз
врата. Всей силой своей доброй, любящей натуры она парализовала вліяніе на своихъ дѣтей окружающаго мрака, и сила ея воздѣйствія была громадна и въ высшей степени благотворна. Не даромъ у Некрасова во
всю жизнь не было выше и чище образа, какъ образъ его страдалицы — матери, которая, какъ свѣтлая звѣзда, вела его къ пути правды и чело
вѣколюбія. Въ поэмѣ «Мать» мы находимъ слѣдующія строки, показывающія, какое огромное значеніе имѣло для Некрасова вліяніе матери:
И если я легко стряхнулъ съ годами Съ души моей тлетворные слѣды
Поправшей все разумное ногами,
Гордившейся невѣжествомъ среды,
И если я наполнилъ жизнь борьбою За идеалъ добра и красоты,
И носить пѣснь, слагаемая мною,
Живой любви глубокія черты, — О мать моя — подвинуть я тобою, Во мнѣ спасла живую душу ты.
Не робѣть передъ правдой---царицею Научила ты музу мою!
заявляетъ Некрасовъ въ другомъ мѣстѣ, въ поэмѣ «Рыцарь на часъ>ѵ говоря о своей матери. Объ этомъ благоговѣйномъ Отношеніи къ памяти
матери говорить, между прочимъ, въ своихъ воспоминаніяхъ о Некрасовѣ Ѳ. М. Достоевскій, передавая содержаніе бывшаго однажды между ними разговора. «Онъ говорилъ мнѣ тогда», сообщаетъ Достоевскій о Некрасовѣ, «со слезами о своемъ дѣтствѣ и безобразной жизни, которая измучила его въ родительскомъ домѣ, о своей матери, — а то, какъ онъ го
ворилъ о своей матери, та сила умиленія, съ которою онъ вспоминалъ о ней, рождали уже тогда предчувствіе, что если будетъ что-нибудь свя
тое въ его жизни, но такое, чтобы могло спасти его и послужить ему мая