минуты вольности святой и мечталъ дожить до „обломковъ самовластья . Въ долгихъ бесѣдахъ друзья лелѣяли „вольнолюбивыя надежды*, вели ,*пророческіе споры , толковали о „цѣляхъ и системахъ . Пушкинъ чувствовалъ, какой сильный „жаръ пылаетъ въ Чаадаевѣ, но не умѣлъ прочитать въ его „строгомъ взорѣ , что этотъ жаръ не тотъ, которымъ пылали Рылѣевы и Каховскіе, типическіе люди двадцатыхъ годовъ. Съ ними Чаадаевъ только сходился кое въ чемъ; въ его глазахъ то, что они считали цѣлью, было лишь средствомъ, и онъ долго терзался духомъ, пока наконецъ созналъ и опредѣлилъ эту цѣль, которую прежде лишь смутно предчувствовалъ. Лишь послѣ долгой мучительной борьбы Чаадаеву было суждено „найти себя .
Сильное разстройство нервовъ и физическая болѣзнь, отчасти действительная, отчасти усиливаемая мнительностью, поселили въ Чаадаевѣ страхъ смерти и загробнаго возмездія. На него сильно повліяла и увеличила этотъ страхъ мистическая теорія популярнаго въ первой четверти XIX вѣка Штиллинга. Человѣкъ, на которомъ тяготѣетъ первородный грѣхъ, долженъ стараться загладить его и спасти себя постояннымъ самонаблюденіемъ, молитвою, раскаяніемъ— „бдѣніемъ и „умнымъ дѣланіемъ , за которыя Господь пошлетъ грѣшнику благодать единенія съ Нимъ; иначе—ему придется въ будущей жизни страдать въ рукахъ злыхъ духовъ (въ реальность которыхъ Штиллингъ вѣритъ), пока не „уплатить все до послѣдняго
обола . Въ такомъ дуіиевномъ состояніи Чаадаевъ въ 1823 г. уѣхалъ за границу разсѣяться и лѣчиться, но его страданія не стали легче;
послѣ опаснаго морского переѣзда онъ благодарилъ Бога, „что Онъ мнѣ далъ прожить слишкомъ полмѣсяца съ безпрестанною гибелью передъ глазами! Узнавъ о петербургскомъ наводненіи (1824 г.), онъ „плакалъ какъ ребенокъ , но это не была простая скорбь человѣка о человѣкѣ: вѣрный ученикъ суроваго мистика сокрушался, что
многіе погибли „въ минуту преступныхъ мыслей и дѣлъ! Какъ явятся они передъ Богомъ!.. Въ 1826 г. Чаадаевъ возвратился въ Россію, еще болѣе сокрушенный духомъ, еще болѣе измученный. Печальную общественную картину представило ему общество: крушеніе всѣхъ прежнихъ надеждъ, открытое торжество кулака и шпицрутена, общественная апатія... Куда было дѣваться Чаадаеву съ его болѣзненной чуткостью, съ ненасытной потребностью въ самокритикѣ и общественной критикѣ? Строго-сосредоточенный, замкнутый онъ буквально сталъ затворникомъ и окончательна ушелъ въ себя. Чаадаевъ поступилъ такъ, какъ совѣтовалъ Пушкину во время своего затворничества: „уйдите въ себя и изъ собственныхъ нѣдръ выне
сите тотъ свѣтъ, который неизбѣжно есть во всякой душѣ, подобной вашей ... Четыре года провелъ Чаадаевъ въ уединеніи, въ которомъ писалъ свои „философскія письма , покуда его душевнымъ терзаніямъ не насталъ конецъ: изъ своихъ нѣдръ онъ вынесъ свѣтъ. Скрытый внутренній жаръ пробился наружу яркимъ пламенемъ.
Сильное разстройство нервовъ и физическая болѣзнь, отчасти действительная, отчасти усиливаемая мнительностью, поселили въ Чаадаевѣ страхъ смерти и загробнаго возмездія. На него сильно повліяла и увеличила этотъ страхъ мистическая теорія популярнаго въ первой четверти XIX вѣка Штиллинга. Человѣкъ, на которомъ тяготѣетъ первородный грѣхъ, долженъ стараться загладить его и спасти себя постояннымъ самонаблюденіемъ, молитвою, раскаяніемъ— „бдѣніемъ и „умнымъ дѣланіемъ , за которыя Господь пошлетъ грѣшнику благодать единенія съ Нимъ; иначе—ему придется въ будущей жизни страдать въ рукахъ злыхъ духовъ (въ реальность которыхъ Штиллингъ вѣритъ), пока не „уплатить все до послѣдняго
обола . Въ такомъ дуіиевномъ состояніи Чаадаевъ въ 1823 г. уѣхалъ за границу разсѣяться и лѣчиться, но его страданія не стали легче;
послѣ опаснаго морского переѣзда онъ благодарилъ Бога, „что Онъ мнѣ далъ прожить слишкомъ полмѣсяца съ безпрестанною гибелью передъ глазами! Узнавъ о петербургскомъ наводненіи (1824 г.), онъ „плакалъ какъ ребенокъ , но это не была простая скорбь человѣка о человѣкѣ: вѣрный ученикъ суроваго мистика сокрушался, что
многіе погибли „въ минуту преступныхъ мыслей и дѣлъ! Какъ явятся они передъ Богомъ!.. Въ 1826 г. Чаадаевъ возвратился въ Россію, еще болѣе сокрушенный духомъ, еще болѣе измученный. Печальную общественную картину представило ему общество: крушеніе всѣхъ прежнихъ надеждъ, открытое торжество кулака и шпицрутена, общественная апатія... Куда было дѣваться Чаадаеву съ его болѣзненной чуткостью, съ ненасытной потребностью въ самокритикѣ и общественной критикѣ? Строго-сосредоточенный, замкнутый онъ буквально сталъ затворникомъ и окончательна ушелъ въ себя. Чаадаевъ поступилъ такъ, какъ совѣтовалъ Пушкину во время своего затворничества: „уйдите въ себя и изъ собственныхъ нѣдръ выне
сите тотъ свѣтъ, который неизбѣжно есть во всякой душѣ, подобной вашей ... Четыре года провелъ Чаадаевъ въ уединеніи, въ которомъ писалъ свои „философскія письма , покуда его душевнымъ терзаніямъ не насталъ конецъ: изъ своихъ нѣдръ онъ вынесъ свѣтъ. Скрытый внутренній жаръ пробился наружу яркимъ пламенемъ.