Этому помогло вліяніе католической философіи двадцатыхъ годовъ; въ душѣ Чаадаева нашло благодарную почву ученіе де-Местра, Бональда, Балланша, Ламеннэ и другихъ французскихъ піэтистовъ. Разумѣется, они не „сдѣлали Чаадаева, но для него нѣчто сдѣлали. Они, въ особенности Бональдъ, дали Чаадаеву нѣсколько готовыхъ, сформулированныхъ взглядовъ, сразу подсказали ему нѣкоторые шаги и отчасти освѣтили путь, которымъ шла его упорная мысль. Сходясь съ католическими мистиками въ метафизической предпосылкѣ, онъ сумѣлъ уйти отъ нихъ далеко впередъ, слѣдуя своему соціальному чувству.
Чаадаевъ былъ изъ тѣхъ людей, передъ совѣстью которыхъ „міръ долженъ быть оправданъ весь, чтобъ можно было жить“, объясненъ и осмысленъ. Міръ существуетъ и, значитъ, имѣетъ свою цѣль,
свой смыслъ. Такова основная предпосылка. „Въ человѣческомъ духѣ,—говоритъ Чаадаевъ въ началѣ одного изъ своихъ писемъ,— „нѣтъ никакой иной истины, кромѣ той, которую своей рукою вложилъ въ него Богъ, когда извлекалъ его изъ небытія... Не только
нѣкое провидѣніе или нѣкій совершенно мудрый разумъ руководитъ ходомъ явленій, но онъ оказываетъ прямое и непрерывное дѣйствіе на духъ человѣка. Въ самомъ дѣлѣ: если только допустить, что разумъ твари, чтобы придти въ движеніе, долженъ былъ первона
чально получить толчокъ, исходившій не изъ его собственной природы, что его первыя идеи и первыя знанія не могли быть ничѣмъ инымъ, какъ чудесными внушеніями высшаго разума, то не слѣдуетъ ли отсюда, что эта сформировавшая его сила должна была и на всемъ протяженіи его развитія оказывать на него то самое дѣйствіе, которое она произвела въ ту минуту, когда сообщила ему его первое
движеніе?..“ Это вѣчное вліяніе божественнаго разума Чаадаевъ, однако, примирилъ съ свободою человѣческой воли. „Оно не только должно быть сходно съ его начальнымъ импульсомъ, но и должно осуществляться такимъ образомъ, чтобы человѣческій разумъ оста
вался совершенно свободнымъ и могъ развивать свою дѣятельность“. Отрицать это значитъ итти противъ очевиднаго факта и признать, „что у всѣхъ народовъ, во всѣ эпохи всемірной исторіи и въ каждомъ отдѣльномъ человѣкѣ божественная мысль раскрывается оди
наково полно и одинаково жизненно . Всегда и всюду надъ міромъ вѣетъ божественная воля, и высшее назначеніе человѣка—свободно сознать эту волю, смирить передъ нею свою, для того чтобы бла


женно почить въ лонѣ Бога. Н. И. Надеждинъ резюмировалъ содер


жаніе одного изъ недошедшихъ до насъ писемъ Чаадаева: оно „все говоритъ о покорности, объ уничтоженіи личной воли человѣка, о безусловной преданности закону, не нашимъ произволомъ выдуман
ному, a внѣ насъ находящемуся. Въ этой покорности, въ этомъ самоуниженіи авторъ полагаетъ послѣднюю степень совершенства человѣческаго и говоритъ, что человѣкъ, совершенно уничтожившій въ себѣ порывы личнаго своеволія, убившій свое я, на землѣ еще