НЕКРАСОВ И ТЕАТР

«Водевиль есть вещь, а прочее все гиль!»,— уверял еще грибоедавший Репетилов. И уверял не без оснований. Увлеченье водевилем определяло репертуар и вкус зрителя того времени. Дань это
му увлеченью отдал и Некрасов. Часть биографов считает необходимым «оправдать» в данном случае Некрасова. И считает побудительной причи
ной, толкнувшей его временно на водевильный путь — нужду. Конечно, Некрасов на заре своей литературной карьеры нуждался. И как еще! Панаева в своих «Воспоминаниях» рассказывает,
как однажды Белинский за обедом у них горячи сцепился с Боткиным, когда тот стал перемывать косточки Некрасова за сочинение водевилей, вер
нее, за переделку французских водевилей «на русские нравы с куплетами»!
— Эх, господа! Вы вот радуетесь, что проголодались и с аппетитом будете есть вкусный обед, а Некрасов чувствовал боль в желудке от голода, и у него черствого куска хлеба! не было, чтобы заглушить эту боль...
Но не думаю, чтобы одними карманными соображениями можно было объяснить водевиль
ную полосу Некрасова. Некрасов был театралом. И страстным театралом. А в кругу дворянской молодежи того времени, весьма близкой к театру, поскольку и сам театр был по существу дворянским, шло страстное увлеченье кулисами. Сочинить водевиль к бенефису актера, особенно ак
трисы, считалось хорошим тоном — «водевиль есть вещь, а прочее все гиль». Если представители поместной или гвардейской молодежи делали это безвозмездно и даже покупали водевили для своего «предмета», выдавая их за «собственное сочи
нение», то у Некрасова этот момент соединялся еще о моментом профессиональным — необходи
мостью жить от литературного заработка. И вот этого «отцы» не могли ему простить и судачили не столько по поводу водевилей, которыми все они грешили, сколько по поводу их, как источ
ника существования. Водевильный диллетантизм —пожалуйста, а водевильный оброк, поденщина —позор. Это то, что коробило деликатный бар
ский нос «отцов». То, чего сии «благородные лю
бители российского слова» и в дальнейшем по разным поводам не могли забыть «дворянину» Некрасову, ставшему на сторону «пахнущих кло
пами» (по выражению Боткина) разночинцев Чернышевского и Добролюбова.
***
25 апреля 1841 года в Петербурге на афише Александрийского театра значился водевиль Н. Перепельского «Шила в мешке не утаишь, девушку под замком не удержишь». Имя Пере
пельского было известно публике по рассказам, печатавшимся в «Пантеоне и «Литературной газете». Но только тогда, когда в директорской ло
же на аплодисменты появился взволнованный автор — псевдоним был раскрыт. Это был Некрасов.
О том, какую роль играли тогда водевили, скажет хотя бы такая справочка. За октябрь 1840 г. в Александрийском театре было поставлено 25 спектаклей. Большинство из них состояло из драмы или легкой комедии и двух водевилей. Но десять спектаклей за этот месяц состояли только из водевилей. Подсчитайте.
Или такой случай. В начале 1841 года в бенефис известного Каратыгина шел «Кориолан» Шекспира. Сбор полный. На следующем спектакле того же «Кориолана.» — пусто. Почему? —
Очень просто. — «Кориолан» повторялся без водевилей «Молодой человек в 60 лет» и «Тарантел
ла», которые шли в первом спектакле. Водевиль определенно перетянул Шекспира.
Водевиль Некрасова имел успех. Его одобрили «Отечественные записки». Вокруг «Шилазавязалась даже полемика. «Северная пчелараскрыла псевдоним Перепельского, указывая, что Некрасов «вступил на новое поприще, обличающее в нем дарование неподдельное». «Отече
ственные записки» ополчились на «Северную Пчелу», считая разоблачение псевдонима недопустимым: «литература имеет свои законы прили
чия, нарушение которых обнаруживает грубость, невежество и страсть к сплетне». «Северная Пче
ла» в свою очередь возражала, что псевдоним-де раскрыла не она, а сам автор, появившийся перед публикой.
Театральный успех пьянит.
Через две недели свет рампы увидел новый водевиль Некрасова «Феоктист Онуфриевич Боб, или муж не в своей тарелке». На этот раз неуда
ча. «Мы так верим, — пишет «Северная Пчела»,— в талант г. Перепельского или лучше сказать г. Некрасова, что не станем с ним церемониться
и скажем прямо, что есть на душе. «Феоктист Онуфриевич Боб» не удался ему. Нас страшит вот что: Некрасов отдал в две недели на сцену два водевиля и оба в бенефисы: он имел успех, по крайней мере, в первом водевиле — прекрасно,
но горе ему, если он увлечется этим первым успехом и примет на себя роль заказного водевилиста».
В июле того же 1841 года Некрасов заканчивает третий водевиль, точнее приспособляет его
о французского. Название этого водевиля: «Вот что значит влюбиться в актрису». «Знаете ли вы, —пишет рецензент «Литературной Газеты», — что значит влюбиться в актрису? Это значит поте
рять ум для того, кто его имеет; сунуться с голо
вой в омут, откуда нет спасенья; каждый вечер разжигать свою страсть, свое воображение и каждое утро разочаровываться; любить красоту в