онъ былъ, какъ развился и сложился, чего желаетъ и что думаетъ.
Сидя въ креслѣ у камина и перевертывая листъ за листомъ, вы замѣчаете мало-по-малу, что въ вашемъ
воображеніи обрисовываться оживленная и мыслящая
физіономія и становится выразительнѣе и рельеФнѣе: одна черта этого лица дополняетъ и объясняетъ дру
гую. Авторъ стоитъ предъ нами какъ живой; мы понимаемъ, отчего его мысли должны были сложиться именно такъ; предугадываемъ, что онъ хочетъ сказать; пріемы его разговора намъ столь же знакомы, какъ пріемы человѣка, котораго мы видимъ ежедневно; его
мнѣнія исправляютъ или колеблютъ наши; мы даемъ ему мѣсто въ нашей мысли и въ нашей жизни; онъ живетъ за двѣсти льё отъ насъ, а книга его запечатлѣваетъ въ насъ его образъ, подобно тому, какъ лучи свѣта, отразившись отъ какого-нибудь предмета, рисуютъ его на го
ризонт. Таково очарованіе, возбуждаемое книгами, которыя обнимаютъ всѣ отрасли знанія, знакомятъ насъ съ мнѣніями писателя о всевозможныхъ предметахъ, заставляютъ насъ проникать во всѣ изгибы его мысли и даютъ, такъ сказать, возможность сдѣлать общій обзоръ его ума.
Маколей смотритъ на философію какъ англичанинъ, съ практической точки зрѣнія. Онъ ученикъ Бэкона
и ставитъ его выше всѣхъ философовъ; онъ говоритъ, что настоящая наука ведетъ отъ него свое начало, что всѣ умозрѣнія древнихъ мыслителей ни что иное, какъ игра ума; что въ теченіе двухъ тысячъ лѣтъ человѣческій умъ шелъ ложнымъ путемъ, что только со времени Бэкона онъ узналъ цѣль, къ которой долженъ стре
миться, и способъ ея достижения. Эта цѣль—польза. Цѣль науки не теорія, а ея примѣненія. Задача математики состоитъ не въ удовлетвореніи пустаго любопытства,