Евгеніи Эрастовнѣ очень хотѣлось заглянуть въ письма дочери и офицера, но она не читала писемъ, такъ какъ знала, что читать чужія письма грѣшно и неприлично. Уже не оставалось сомнѣнія, что любовь Маріи Аркадьевны такая, когда поздно, но Евгенія Эрастовна надѣялась на чудо и мечтала объ исцѣленіи сердца дочери.
Былъ сильный морозъ. Марія Аркадьевна грѣла подлѣ печки руки и смотрѣла на огонь.
Евгенія Эрастовна подошла къ дочери и сказала:
— У тебя руки смерзли, а у меня— душа. Я знаю, ты улыбнешься. Улыбайся, улыбайся, но жить такъ невыносимо!
— Научи меня,—сказала дочь.
— Учить?—Мать поблѣднѣла. — Учить? Это ужъ слишкомъ. Пощади меня!
Марія Аркадьевна подумала:—«Надо уйти изъ комнаты. Но продолжала
сидѣть и закрыла глаза. И вдругъ, она легко повѣрила: какъ имъ будетъ всѣмъ хорошо—ей, матери и ребенку—троимъ—вмѣстѣ. Сказать?—спросила она себя.
Марія Аркадьевна привлекла руку матери, сжала ее и сказала:
— Мама, у меня скоро будетъ ребенокъ. Теперь ты знаешь какая я.
Евгенія Эрастовна посмотрѣла на руки дочери. И теперь только замѣтила ея пополнѣвшія колѣни, ея по
Крестьянка Рязанской губ.
А. Е. Архиповъ.