ЛУКОМОРЬЕ
№ 46.
14 ноября 1915 г.
ЗИМНІЙ РАЗСВѢТЪ.
Сиреневое небо стало сѣрымъ. Бѣлѣютъ крыши снѣгомъ молодымъ. И надъ безлюдной улицей и скверомъ
Ночной костеръ волнуетъ сизый дымъ...
Встаетъ разсвѣтъ въ пустынной мглѣ мороза. Скрипятъ шаги, и захрипѣлъ гудокъ.
И вотъ окно, далекое, какъ роза Запламенѣло, глядя на востокъ.
Теперь застонутъ гулкіе трамваи, На службу развозя озябшій людъ... Оледенитъ мечты о тепломъ маѣ
Морозный день безоблаченъ и лютъ.
Яковъ Годинъ.
Дубковъ.
Онъ былъ солдатенка ледащій и совсѣмъ никому незамѣтный. Когда полуротный, выбирая себѣ денщика, остановился было на Дубковѣ, фельдфебель долго мялся, а потомъ доложилъ:
— Никакъ нѣтъ, не подходитъ. — Почему?
— Ужъ шибко невнятенъ и будто нѣту его.
— Что значитъ—нѣту его?
— Такой человѣкъ. Глядишь—видишь, а чуть отвернулся—забылъ...
Алексѣй Дубковъ былъ страшно застѣнчивъ — «рохманъ», какъ говорилъ про него, къ нему приставленный, дядька.
— Рохманъ, но по вводному старанію. вижу, что выйдетъ изъ него надежный солдатъ, особливо въ ружейныхъ пріемахъ и на счетъ вѣрности глаза.
Въ деревнѣ Дубковъ съ малыхъ лѣтъ и до службы ходилъ пастухомъ; никогда ни чему не учился; въ своемъ уѣздномъ городишкѣ и то побывалъ единственный разъ на ярмаркѣ. Почему неразвитостью своею онъ вначалѣ поражалъ всѣхъ, кому приходилось съ нимъ заниматься.
Однажды, его нашли въ ротной умывальной комнатѣ. Жалкимъ комочкомъ бнъ забился куда-то за шкапъ и горько-горько рыдалъ. Стали распрашивать, что за несчастье постигло его, но онъ упорно молчалъ.
— Что же тебѣ лучше что ли свино
пасомъ въ деревнѣ жилось?—ворчливо добивался старшій учитель.— Что по-твоему лучше—вѣкъ свой съ кнутомъ за всякой за глупой животной гоняться или быть человѣкомъ форменнымъ по всѣмъ, значитъ, статьямъ и самымъ что ни-на-есть почетнымъ? А?
— Быть почетнымъ лутчея, господинъ взводный?
— Ну такъ, правильно! А въ чемъ есть почетъ твой?
Вопросъ этотъ поставилъ Дубкова втупикъ.
— Не могу знать.
— Ха, чудакъ! Какъ же не можешь знать? Ты кто есть сейчасъ?
— Солдатъ, господинъ взводный!
— Вѣрно. Солдатъ. А что есть солдатъ?
— Солдатъ есть слуга Царя , и отечества, защитникъ...
— Ну, вотъ! Слуга Царя самого и отечества, а не босоногій пастухъ какой-нибудь. Понялъ?
— Такъ точно, господинъ взводный, понялъ.
— А разъ понялъ, нюни распущать не должонъ, а должонъ съ радостью и гордо свое званье носить. Въ солдатской, братъ, службѣ, окромя дисциплины, веселость нужна и въ карахтерѣ твердость, тогда все въ ней легко. А ты... Чего ты, какъ старая баба, точишь слезу. Скушно по дому—скажи. Письмо отпишемъ туда. Такъ, молъ, и такъ.
— Скуки нѣтути мнѣ, а только... обида большая есть на душѣ.
И вотъ тутъ-то выяснилось, что надъ Дубковымъ зло подшутили. Когда онъ воинскимъ начальникомъ своего уѣзда со сборнаго пункта былъ отправленъ на службу въ полкъ, товарищи говорили ему:
— А знаешь, Дубковъ, мы вотъ въ пѣхотѣ, а ты въ кавалеріи будешь служить. Лошадь дадутъ, саблю надѣнутъ, мѣдную каску и шпоры. Одежда вся красная будетъ и съ золотомъ. Въ деревню вернешься, отбою отъ дѣвокъ не будетъ.
— Говорили, на лошади буду, а вышло въ пяхо-о-ту-у.
И опять молодой солдатъ залился слезами.
— Ахъ, ты дура, ты дура! Полосатая дура!—подъ общій хохотъ солдатъ обругалъ его унтеръ.—Да развѣ жъ конница лучше? Пѣхота, братъ, главный родъ оружія нашего.
И вотъ съ тѣхъ поръ Дубковъ сталъ прозываться всей ротой—«Полосатая Дура».
Онъ скоро привыкъ къ этому прозвищу и откликался на него безъ всякой обиды.
2.
Полкъ ушелъ на войну.
Какъ-то девятая рота находилась въ сторожевомъ охраненіи.
Часовымъ отъ одного изъ полевыхъ карауловъ былъ назначенъ Дубковъ.
№ 46.
14 ноября 1915 г.
ЗИМНІЙ РАЗСВѢТЪ.
Сиреневое небо стало сѣрымъ. Бѣлѣютъ крыши снѣгомъ молодымъ. И надъ безлюдной улицей и скверомъ
Ночной костеръ волнуетъ сизый дымъ...
Встаетъ разсвѣтъ въ пустынной мглѣ мороза. Скрипятъ шаги, и захрипѣлъ гудокъ.
И вотъ окно, далекое, какъ роза Запламенѣло, глядя на востокъ.
Теперь застонутъ гулкіе трамваи, На службу развозя озябшій людъ... Оледенитъ мечты о тепломъ маѣ
Морозный день безоблаченъ и лютъ.
Яковъ Годинъ.
Дубковъ.
Онъ былъ солдатенка ледащій и совсѣмъ никому незамѣтный. Когда полуротный, выбирая себѣ денщика, остановился было на Дубковѣ, фельдфебель долго мялся, а потомъ доложилъ:
— Никакъ нѣтъ, не подходитъ. — Почему?
— Ужъ шибко невнятенъ и будто нѣту его.
— Что значитъ—нѣту его?
— Такой человѣкъ. Глядишь—видишь, а чуть отвернулся—забылъ...
Алексѣй Дубковъ былъ страшно застѣнчивъ — «рохманъ», какъ говорилъ про него, къ нему приставленный, дядька.
— Рохманъ, но по вводному старанію. вижу, что выйдетъ изъ него надежный солдатъ, особливо въ ружейныхъ пріемахъ и на счетъ вѣрности глаза.
Въ деревнѣ Дубковъ съ малыхъ лѣтъ и до службы ходилъ пастухомъ; никогда ни чему не учился; въ своемъ уѣздномъ городишкѣ и то побывалъ единственный разъ на ярмаркѣ. Почему неразвитостью своею онъ вначалѣ поражалъ всѣхъ, кому приходилось съ нимъ заниматься.
Однажды, его нашли въ ротной умывальной комнатѣ. Жалкимъ комочкомъ бнъ забился куда-то за шкапъ и горько-горько рыдалъ. Стали распрашивать, что за несчастье постигло его, но онъ упорно молчалъ.
— Что же тебѣ лучше что ли свино
пасомъ въ деревнѣ жилось?—ворчливо добивался старшій учитель.— Что по-твоему лучше—вѣкъ свой съ кнутомъ за всякой за глупой животной гоняться или быть человѣкомъ форменнымъ по всѣмъ, значитъ, статьямъ и самымъ что ни-на-есть почетнымъ? А?
— Быть почетнымъ лутчея, господинъ взводный?
— Ну такъ, правильно! А въ чемъ есть почетъ твой?
Вопросъ этотъ поставилъ Дубкова втупикъ.
— Не могу знать.
— Ха, чудакъ! Какъ же не можешь знать? Ты кто есть сейчасъ?
— Солдатъ, господинъ взводный!
— Вѣрно. Солдатъ. А что есть солдатъ?
— Солдатъ есть слуга Царя , и отечества, защитникъ...
— Ну, вотъ! Слуга Царя самого и отечества, а не босоногій пастухъ какой-нибудь. Понялъ?
— Такъ точно, господинъ взводный, понялъ.
— А разъ понялъ, нюни распущать не должонъ, а должонъ съ радостью и гордо свое званье носить. Въ солдатской, братъ, службѣ, окромя дисциплины, веселость нужна и въ карахтерѣ твердость, тогда все въ ней легко. А ты... Чего ты, какъ старая баба, точишь слезу. Скушно по дому—скажи. Письмо отпишемъ туда. Такъ, молъ, и такъ.
— Скуки нѣтути мнѣ, а только... обида большая есть на душѣ.
И вотъ тутъ-то выяснилось, что надъ Дубковымъ зло подшутили. Когда онъ воинскимъ начальникомъ своего уѣзда со сборнаго пункта былъ отправленъ на службу въ полкъ, товарищи говорили ему:
— А знаешь, Дубковъ, мы вотъ въ пѣхотѣ, а ты въ кавалеріи будешь служить. Лошадь дадутъ, саблю надѣнутъ, мѣдную каску и шпоры. Одежда вся красная будетъ и съ золотомъ. Въ деревню вернешься, отбою отъ дѣвокъ не будетъ.
— Говорили, на лошади буду, а вышло въ пяхо-о-ту-у.
И опять молодой солдатъ залился слезами.
— Ахъ, ты дура, ты дура! Полосатая дура!—подъ общій хохотъ солдатъ обругалъ его унтеръ.—Да развѣ жъ конница лучше? Пѣхота, братъ, главный родъ оружія нашего.
И вотъ съ тѣхъ поръ Дубковъ сталъ прозываться всей ротой—«Полосатая Дура».
Онъ скоро привыкъ къ этому прозвищу и откликался на него безъ всякой обиды.
2.
Полкъ ушелъ на войну.
Какъ-то девятая рота находилась въ сторожевомъ охраненіи.
Часовымъ отъ одного изъ полевыхъ карауловъ былъ назначенъ Дубковъ.