мы не дожили; переходили формы стиха и литературные роды и типы, выразившіе итоги извѣстнаго историческаго развигія и общественныхъ теченій, чему у насъ ни въ жизни, ни въ литературѣ ничто не отвѣчало. Что общаго между западнымъ понятіемъ о героизмѣ и перенесенною къ намъ героическою одой съ Марсомъ, Беллоной и т. п.? Она давала поэту воз
можность высказать въ торжественныхъ стихахъ свой наивный патріотизмъ, но и пріучала къ неискреннимъ восторгамъ, открывая горизонты фразъ, въ которыхъ могло выразиться, но часто и терялось народное чув
ство. Трагедія французскаго типа прилаживалась къ русскимъ историческимъ именамъ и воспоминаніямъ—
безъ пониманія духа нашей исторіи; комедія и сатира бичевали нравы, вскрывая темныя стороны нашего быта, создавая отрицательные типы, полные шаржа; положительные типы—не живыя лица, а указки или проповѣдники, отъ Стародума до Чацкаго; они не пережиты, не выстраданы поэтически. Идиллія и burlesque дали намъ кадры для изображеній изъ народ
ной жизни: либо ухарства и разгула, либо пастушковъ, вьющихъ вѣнки у своего стада; земледѣльцевъ, отдыхающихъ отъ своихъ «ненорочныхъ» трудовъ. Когда затѣмъ насталъ на западѣ періодъ чувстви
тельности, и у насъ растворились сердца для «нѣжнѣйшей тоски», «для священной меланхоліи» (Карамэинъ), «царицы превыспренныхъ мыслей» (Иппокрена, VI, 433), и мы плакали надъ Бѣдной- Лизой, въ которой ничего нѣтъ русскаго, кромѣ декораціи. Романтизмъ, естественно развившійся въ условіяхъ западной литературы и жизни, заразилъ насъ лю
бовью къ народнымъ мотивамъ и мѣстному колориту, къ сказочно-страшному послѣ трагически-ужаснаго;