этой области внутренней жизни и никогда прежде не былъ такъ ревностно собираемъ матеріалъ для ея исторіи, и именно съ самыхъ разнообразныхъ точекъ зрѣнія,—такъ что самый объемъ науки становится, наконецъ, вопросомъ: гдѣ же, наконецъ, ея дѣйствительные предѣлы; какъ обособить исторію литературы отъ цѣлаго ряда сосѣднихъ изученій, съ которыми она иногда со
вершенно сливалась, какъ, напримѣръ, первобытная миѳологія и этнографія, исторія культуры, просвѣщенія, нравовъ, художественнаго развитія, наконецъ, исторія политическая? Въ то же время, когда сами упомянутыя отрасли науки достигаютъ чрез
вычайно обширной разработки, ученые спеціалисты, ставя во главѣ развитіе языка, который составляешь не только форму, но и содержаніе духовной жизни народовъ, приходили къ заклю
ченно, что есть одна многообъемлющая чаука, которая должна изобразить дѣятельность и произведенія языка: это—филологія,
и въ ея объемѣ исторія литературы, какъ одна изъ ея составныхъ частей, получаетъ уже болѣе опредѣленное мѣсто, отгра
ниченное отъ сосѣднихъ дисциплинъ. Но и здѣсь вопросъ все еще не рѣшенъ, и ученый изслѣдователь*—слова котораго мы приводимъ во введеніи, — представитель литературы, наиболѣе авторитетной въ этомъ вопросѣ, положившей наиболѣе труда на историко-литературныя изученія, заключалъ въ концѣ концовъ, что содержаніе и методъ науки еще составляютъ искомое, что исторія литературы должна разработываться съ разныхъ точекъ зрѣнія раньше, чѣмъ можетъ быть достигнуто ея правильное построеніе.
Въ настоящемъ трудѣ, первые наброски котораго сдѣланы были много лѣтъ назадъ, я приходилъ къ тому же заключенію. Изложеніе исторіи русской литературы имѣетъ еще свои особен
ности. Въ ея древнемъ періодѣ историкъ встрѣчается съ однймъ постояннымъ явленіемъ, котораго не можетъ не принять во вниманіе. Вслѣдствіе условій, въ какихъ образовалась наша древ
няя письменность, она почти не знаетъ хронологіи: большая масса памятниковъ оставалась въ обращеніи въ теченіе цѣлыхъ вѣковъ, иногда съ XI—XII-го до ХѴЫ-го и даже XIX-го столѣтія; старые памятники не заслонялись новыми, какъ новою ступенью литературнаго развитія,—напротивъ, новые примыкали къ старымъ, какъ ихъ непосредственное продолженіе, и они не разъединялись въ представленіяхъ самихъ книжниковъ. Исторія дѣлала свое; совершались событія, которыя бывали цѣлыми пе
реворотами въ политической жизни народа,—но письменность сохраняла тѣ же традиціонныя формы. Такова была лѣтопись;