данья“—принесъ въ жертву той, которую онъ называлъ „вавилонской блудницей , которой онъ писалъ въ такомъ легкомъ тонѣ: „Je relis votre lettre en long et en large et je dis: милая! прелесть! Divine!., et puis: „ахъ мерзкая! Pardon, belle et douce, mais c’est
comme ya“, и т. д. Врядъ ли бы сталъ Пушкинъ выражаться:
„все въ жертву памяти твоей*, въ то время, какъ Кернъ была такъ недалеко отъ него: въ Тригорекомъ, или въ Ригѣ, или въ С.-Петербургѣ (съ момента встрѣчи въ 1825 году, Кернъ только
въ этихъ мѣстахъ и была въ этотъ годъ). Веѣ эти соображенія приводятъ къ слѣдующем у выводу отрицательнаго характера:
предположѳніе о посвященіи стихотворенія А. П. Кернъ не можетъ быть допущено. И такой выводъ имѣетъ свое значеніе.
Прежде, чѣмъ обратиться къ предположенію II. А. Ефремова, остановимся на комментаріяхъ проф. И. А. Шляпкина, которые могугь послужить образцомъ того, какъ не слѣдуетъ дѣлать
комментаріи. Разборъ ихъ поможетъ намъ вникнуть въ содержаніе стпхотворенія, а выясненіе содержанія имѣетъ существенное значеніе для нашей цѣли. Высказавшись предположительно о посвященіи стиховъ А. П. Кернъ, проф. И. А. Шляпкинъ безъ оговорокъ распредѣляетъ партіи: „на Е. Н. Вульфъ намекаетъ поэтъ, когда говоритъ о слезахъ воспаленной дѣвы. „Трепетъ ревности моей“— конечно, намекъ на А. Н. Вульфа, уѣхавшаго съ А. П. Кернъ въ
Ригу . Необходимо указать, что подобные комментаріи могутъ опошлять стихи Пушкина и лишать ихъ всякаго художественнаго смысла. Стихотвореніе прекрасно именно по глубокому чувству, его проникающему: поэтъ приносить въ жертву памяти о любимой женщпнѣ все самое цѣнное для его души, и слезы воспаленной
любовью дѣвушки, всякой дѣвушки, и мученія ревности, всякія мученія, и блескъ славы и т. д. И. А. Шляпкинъ низводитъ стихотвореніе почти до эпиграммы:—увы, поэтъ готовъ пожертвовать