— Что ты говоришь! Такъ ты за этимъ пришелъ ко мнѣ? Ты? священникъ? служитель алтарей!..
И преступница расхохоталась громко и презрительно.
Да, ты прекрасна, ты молода!—продолжалъ аббатъ. - Не стыдно говорить о красотѣ и прекрасномъ! И я не стыжусь...
зерену. И—кто знаетъ? — если бы во мнѣ сидѣла душа не зайца, а мужа, я пошелъ бы за тобою въ тюрьму... Но я не пойду!
Ты—прекрасна, и все прекрасное должно жить...
— Уйди, старикъ!
— Я уйду! Но я уйду не раньше, какъ ты будешь спасена. Одно слово, одинъ звукъ,—и ты спасена! Только одно слово... Тебѣ не хочется жить?
Преступница вздрогнула и задумалась. — Ты хочешь жить! Да, ты хочешь! — повторилъ аббатъ.
— Зачѣмъ жить? для кого и для чего? Эта толпа рабовъ... Ей нужны плети и палки, и не нужны люди... Зачѣмъ жить?
Я тебѣ скажу!—отвѣтилъ аббатъ и, низко наклонившись къ ней, что-то шепнулъ ей на ухо.
Преступница опять вздрогнула. На лбу у нея образовались глубокія складки...
— Я готова еще жить!—крикнула она и выпрямилась...
Аббатъ улыбнулся и тихо-тихо заплакалъ.
— И ты будешь жить!—сказалъ онъ... Потомъ наступило молчаніе. И въ ка
страдающая и прекрасная женщина... Тебя нельзя не любить...
Что ты говоришь, старикъ? Опомнись...
Я говорю правду. Ты—не преступница! И я готовъ сказать это въ глаза сю
— Спасай же меня, старикъ! — твердила преступница въ бреду.—Я хочу жить.
Я люблю эту жизнь, эту вѣчную борьбу. И я не теряю надежды, что мы побѣдимъ. Мы побѣдимъ, старикъ! Твой міръ распадется и его развѣетъ вѣтеръ. Толпа при
бѣжитъ къ намъ и будетъ просить утѣшенія.
Мы дадимъ его ей. И оно будетъ непохоже на то, которое даете ей вы... Спасай же меня, старикъ!
Аббатъ улыбнулся тихой улыбкой, въ которой было много любви.
— Гляди! — сказалъ онъ и показалъ преступницѣ свитокъ. Вотъ твое спасеніе! Я его держу въ своихъ рукахъ...
— Гляди! Этотъ свитокъ написанъ
* *
*
Аббатъ входитъ въ тюрьму.
И преступница расхохоталась громко и презрительно.
Да, ты прекрасна, ты молода!—продолжалъ аббатъ. - Не стыдно говорить о красотѣ и прекрасномъ! И я не стыжусь...
зерену. И—кто знаетъ? — если бы во мнѣ сидѣла душа не зайца, а мужа, я пошелъ бы за тобою въ тюрьму... Но я не пойду!
Ты—прекрасна, и все прекрасное должно жить...
— Уйди, старикъ!
— Я уйду! Но я уйду не раньше, какъ ты будешь спасена. Одно слово, одинъ звукъ,—и ты спасена! Только одно слово... Тебѣ не хочется жить?
Преступница вздрогнула и задумалась. — Ты хочешь жить! Да, ты хочешь! — повторилъ аббатъ.
— Зачѣмъ жить? для кого и для чего? Эта толпа рабовъ... Ей нужны плети и палки, и не нужны люди... Зачѣмъ жить?
Я тебѣ скажу!—отвѣтилъ аббатъ и, низко наклонившись къ ней, что-то шепнулъ ей на ухо.
Преступница опять вздрогнула. На лбу у нея образовались глубокія складки...
— Я готова еще жить!—крикнула она и выпрямилась...
Аббатъ улыбнулся и тихо-тихо заплакалъ.
— И ты будешь жить!—сказалъ онъ... Потомъ наступило молчаніе. И въ ка
зематѣ стало тихо.
Ты — хороша! ты ничего не свершила, что могло бы наложить на тебя пятно, не смы
вающееся пятно... Ты не преступница! Ты —
страдающая и прекрасная женщина... Тебя нельзя не любить...
Что ты говоришь, старикъ? Опомнись...
Я говорю правду. Ты—не преступница! И я готовъ сказать это въ глаза сю
— Спасай же меня, старикъ! — твердила преступница въ бреду.—Я хочу жить.
Я люблю эту жизнь, эту вѣчную борьбу. И я не теряю надежды, что мы побѣдимъ. Мы побѣдимъ, старикъ! Твой міръ распадется и его развѣетъ вѣтеръ. Толпа при
бѣжитъ къ намъ и будетъ просить утѣшенія.
Мы дадимъ его ей. И оно будетъ непохоже на то, которое даете ей вы... Спасай же меня, старикъ!
Аббатъ улыбнулся тихой улыбкой, въ которой было много любви.
— Гляди! — сказалъ онъ и показалъ преступницѣ свитокъ. Вотъ твое спасеніе! Я его держу въ своихъ рукахъ...
— Покажи мнѣ его! Покажи!
— Гляди! Этотъ свитокъ написанъ
* *
*
Аббатъ входитъ въ тюрьму.