моей рукой. Самъ сюзеренъ одобрилъ мой планъ. Вѣдь, онъ добрый, нашъ сюзеренъ.
И онъ сказалъ мнѣ по секрету, чтобы я принесъ тебѣ этотъ свитокъ...
— Сюзеренъ? Значитъ, и сюзеренъ на моей сторонѣ? — воскликнула преступница.
— О да! Сюзеренъ такъ неизмѣримо добръ. Онъ такъ мнѣ и сказалъ: «Аббатъ,
ступайте къ этой несчастной женщинѣ и отнесите этотъ свитокъ. Она — такъ несчастна!»
— Я? несчастна?
Ну, да! И я принесъ тебѣ этотъ свитокъ. Ты его подпишешь. И не успѣетъ солнце заглянуть въ твое окошко, какъ ты уже будешь на свободѣ... Вотъ... бери... подписывай...
— Что это?
Преступница взяла въ руки свитокъ. И чѣмъ больше читала, тѣмъ темнѣе становилось ея лицо.
— Поняла теперь? — спросилъ аббатъ, когда чтеніе было окончено.
— Да, поняла! глухо отозвалась преступница. Поняла. Ступай, старикъ изъ каземата. Я не хочу твоего спасенія...
— Что ты говоришь?
— Я не хочу. Я не хочу подписывать раскаянія и просить милости. Я знала, куда и зачѣмъ я иду. И я пришла, отдохнула здѣсь въ тюрьмѣ, и завтра пойду оканчи
вать мой долгій путь на эшафотѣ. Ступай, старикъ!..
Аббатъ поблѣднѣлъ еще болѣе, и факелъ въ его рукѣ задрожалъ.
— Безумная! Опомнись. Тебѣ ничего не стоитъ подписать бумаги. Одинъ звукъ,
одно только слово, имя твое... И ты будешь жить...
Преступница молча легла на землю и повернулась къ стѣнѣ.
— Женщина! Ты прекрасна и ты должна жить! Я умоляю тебя... И если ты не хочешь подписывать сама, то позволь мнѣ твою руку. И я своей рукой заставлю твою руку подписать твое имя...
Преступница не отвѣчала...
И долго еще говорилъ аббатъ... Уже погасъ факелъ, въ окошко прокрался лучъ
зари. Онъ разбудилъ мокрицъ, и онѣ поползли по стѣнѣ, недовольныя свѣтомъ...
— Женщина, опомнись! Я заклинаю тебя!..
Отвѣта не было: преступница спала крѣпкимъ предутреннимъ сномъ.
Аббатъ поднялся на ноги.
Онъ поглядѣлъ на догорѣвшій факелъ, на стѣны... Въ немъ вздрогнула душа мужа. И разорвалъ свитокъ на мелкія части...
* *
*
Назавтра состоялась казнь.
Было много народа. Были женщины, дѣти, старики и юноши.
Эшафотъ былъ грязенъ и мокръ отъ дождя. Въ воздухѣ висѣла пелена тумана и застилала эшафотъ...
А когда кончилась казнь, то всѣ разошлись.
Подъ вечеръ сняли два трупа. На нихъ были надѣты бѣлые балахоны. И трудно было узнать, въ какомъ изъ нихъ женщина и въ какомъ мужчина.
На другой день эшафотъ убрали, но не надолго.
Замокъ сюзерена виденъ и теперь на
одной изъ высокихъ горъ страны.
И онъ сказалъ мнѣ по секрету, чтобы я принесъ тебѣ этотъ свитокъ...
— Сюзеренъ? Значитъ, и сюзеренъ на моей сторонѣ? — воскликнула преступница.
— О да! Сюзеренъ такъ неизмѣримо добръ. Онъ такъ мнѣ и сказалъ: «Аббатъ,
ступайте къ этой несчастной женщинѣ и отнесите этотъ свитокъ. Она — такъ несчастна!»
— Я? несчастна?
Ну, да! И я принесъ тебѣ этотъ свитокъ. Ты его подпишешь. И не успѣетъ солнце заглянуть въ твое окошко, какъ ты уже будешь на свободѣ... Вотъ... бери... подписывай...
— Что это?
Преступница взяла въ руки свитокъ. И чѣмъ больше читала, тѣмъ темнѣе становилось ея лицо.
— Поняла теперь? — спросилъ аббатъ, когда чтеніе было окончено.
— Да, поняла! глухо отозвалась преступница. Поняла. Ступай, старикъ изъ каземата. Я не хочу твоего спасенія...
— Что ты говоришь?
— Я не хочу. Я не хочу подписывать раскаянія и просить милости. Я знала, куда и зачѣмъ я иду. И я пришла, отдохнула здѣсь въ тюрьмѣ, и завтра пойду оканчи
вать мой долгій путь на эшафотѣ. Ступай, старикъ!..
Аббатъ поблѣднѣлъ еще болѣе, и факелъ въ его рукѣ задрожалъ.
— Безумная! Опомнись. Тебѣ ничего не стоитъ подписать бумаги. Одинъ звукъ,
одно только слово, имя твое... И ты будешь жить...
Преступница молча легла на землю и повернулась къ стѣнѣ.
— Женщина! Ты прекрасна и ты должна жить! Я умоляю тебя... И если ты не хочешь подписывать сама, то позволь мнѣ твою руку. И я своей рукой заставлю твою руку подписать твое имя...
Преступница не отвѣчала...
И долго еще говорилъ аббатъ... Уже погасъ факелъ, въ окошко прокрался лучъ
зари. Онъ разбудилъ мокрицъ, и онѣ поползли по стѣнѣ, недовольныя свѣтомъ...
— Женщина, опомнись! Я заклинаю тебя!..
Отвѣта не было: преступница спала крѣпкимъ предутреннимъ сномъ.
Аббатъ поднялся на ноги.
Онъ поглядѣлъ на догорѣвшій факелъ, на стѣны... Въ немъ вздрогнула душа мужа. И разорвалъ свитокъ на мелкія части...
* *
*
Назавтра состоялась казнь.
Было много народа. Были женщины, дѣти, старики и юноши.
Эшафотъ былъ грязенъ и мокръ отъ дождя. Въ воздухѣ висѣла пелена тумана и застилала эшафотъ...
А когда кончилась казнь, то всѣ разошлись.
Подъ вечеръ сняли два трупа. На нихъ были надѣты бѣлые балахоны. И трудно было узнать, въ какомъ изъ нихъ женщина и въ какомъ мужчина.
На другой день эшафотъ убрали, но не надолго.
Замокъ сюзерена виденъ и теперь на
одной изъ высокихъ горъ страны.