Набѣжали тучки грозовыя, Оглядѣли пажити и нивы...
Гдѣ же вы, колосьевъ переливы? Гдѣ же вы, колосья золотые?
* *
*
Почему такъ поле молчаливо? Почему всѣ выжжены посѣвы?
Гдѣ же пахарей печальные напѣвы? Почему все смотритъ сиротливо?
* *
*
Оглянулись тучки грозовыя:
Далеко чернѣютъ гдѣ-то нивы Кровью пахарей политы, молчаливы... Трупы... кости... вороны чужіе...
Мертвый сѣятель и мертвыя долины...
Все молчитъ, все чутко ждетъ чего-то... Страшной тѣнью тамъ блуждаетъ кто-то, И костры усѣяли вершины...
* * *
Разбѣжались тучки въ поднебесной. Далеко ихъ грозный кличъ несется. Лѣтній громъ рыдаетъ и смѣется.
И огнемъ пылаетъ край окрестный...
* *
*
Разбѣжались тучки грозовыя...
«Ангелъ мира! Собирай дружины!
Пахарь-нищій, приходи съ чужбины И взрости колосья золотые!»
Несмотря на лѣтнее время, на духоту и жару, всѣ были въ сборѣ. Всѣ отлично понимали, что наступилъ моментъ, весьма важный и знамена
тельный въ исторіи того учрежденія, во главѣ коего стоялъ извѣстный администраторъ Широко
взглядовъ. Сегодня проектъ надъ разработкою котораго трудился особый комитетъ, долженъ получить окончательную редакцію, а черезъ нѣсколько дней о благодѣтельствовать населеніе.
Въ казенныхъ стѣнахъ чувствовалось нѣчто необычайное. У всѣхъ были серьезныя, торже
ственныя лица. Курьеръ Свернишеевъ стоялъ у дверей и необычно благоговѣйно снималъ пальто у чиновниковъ комитета, создавшихъ проектъ.
Ровно въ одиннадцать часовъ и десять минутъ утра въ дверяхъ появился самъ Широковзглядовъ.
Онъ молча отвѣтилъ на поклонъ курьера и сталъ уже подниматься на лѣстницу, какъ вдругъ остановился и измѣнившимся голосомъ произнесъ:
— Свернишеевъ! Если придутъ корреспонденты, проси ихъ ко мнѣ. Я имъ самолично дамъ указанія. Понялъ?
— Такъ точно, ваше превосходительство!
— Всѣхъ корреспондентовъ... Различія между изданіями не дѣлай: пусть даже и радикальныя придутъ... Корреспондентамъ, тебѣ лично извѣ
стнымъ и въ благонамѣренности коихъ ты не сомнѣваешься, предложи стулья... въ пріемной... Понялъ?
Гдѣ же вы, колосьевъ переливы? Гдѣ же вы, колосья золотые?
* *
*
Почему такъ поле молчаливо? Почему всѣ выжжены посѣвы?
Гдѣ же пахарей печальные напѣвы? Почему все смотритъ сиротливо?
* *
*
Оглянулись тучки грозовыя:
Далеко чернѣютъ гдѣ-то нивы Кровью пахарей политы, молчаливы... Трупы... кости... вороны чужіе...
Мертвый сѣятель и мертвыя долины...
Все молчитъ, все чутко ждетъ чего-то... Страшной тѣнью тамъ блуждаетъ кто-то, И костры усѣяли вершины...
* * *
Разбѣжались тучки въ поднебесной. Далеко ихъ грозный кличъ несется. Лѣтній громъ рыдаетъ и смѣется.
И огнемъ пылаетъ край окрестный...
* *
*
Разбѣжались тучки грозовыя...
«Ангелъ мира! Собирай дружины!
Пахарь-нищій, приходи съ чужбины И взрости колосья золотые!»
ВАЖНЫЙ ПРОЕКТЪ
Несмотря на лѣтнее время, на духоту и жару, всѣ были въ сборѣ. Всѣ отлично понимали, что наступилъ моментъ, весьма важный и знамена
тельный въ исторіи того учрежденія, во главѣ коего стоялъ извѣстный администраторъ Широко
взглядовъ. Сегодня проектъ надъ разработкою котораго трудился особый комитетъ, долженъ получить окончательную редакцію, а черезъ нѣсколько дней о благодѣтельствовать населеніе.
Въ казенныхъ стѣнахъ чувствовалось нѣчто необычайное. У всѣхъ были серьезныя, торже
ственныя лица. Курьеръ Свернишеевъ стоялъ у дверей и необычно благоговѣйно снималъ пальто у чиновниковъ комитета, создавшихъ проектъ.
Ровно въ одиннадцать часовъ и десять минутъ утра въ дверяхъ появился самъ Широковзглядовъ.
Онъ молча отвѣтилъ на поклонъ курьера и сталъ уже подниматься на лѣстницу, какъ вдругъ остановился и измѣнившимся голосомъ произнесъ:
— Свернишеевъ! Если придутъ корреспонденты, проси ихъ ко мнѣ. Я имъ самолично дамъ указанія. Понялъ?
— Такъ точно, ваше превосходительство!
— Всѣхъ корреспондентовъ... Различія между изданіями не дѣлай: пусть даже и радикальныя придутъ... Корреспондентамъ, тебѣ лично извѣ
стнымъ и въ благонамѣренности коихъ ты не сомнѣваешься, предложи стулья... въ пріемной... Понялъ?