Къ вечеру, когда съѣдали много мяса и запеченной крови и выпивали вина, то всѣмъ дѣлалось , весело и всѣ начинали громко говорить.
Мужчины пристально смотрѣли на женщинъ, женщины опускали глаза и раскрывали влажныя губы. Часто руки и ноги ихъ соприкасались, и тогда они вздрагивали.
Оркестръ изступленно вылъ; канарейка кричала, кричала...
Здѣсь не мало погибло молодыхъ дѣвушекъ и, матерей, для которыхъ дѣти ихъ были святы.
* *
*
Иногда особо почетнымъ гостямъ — то были почти всегда старики и переутомленныя молодыя женщины — французъ хозяинъ предлагалъ исключительно изысканное удовольствіе.
Онъ велъ ихъ въ садъ и тамъ, въ самомъ далекомъ уголкѣ, въ небольшой, чистой и свѣт
лой комнатѣ, съ фарфоровымъ поломъ, они могли видѣть, какъ сильные и веселые люди, въ бѣломъ платьѣ, покрытомъ красными пятнами, убиваютъ куръ, индюшекъ, барановъ, телятъ и даже свиней, смотря насколько почетенъ былъ гость.
По стѣнамъ стояли мягкія кресла, чтобы было удобно смотрѣть.
* *
*
Птицамъ просто отрубали голову на деревянной плахѣ: красива была только яркая кровь, брызгавшая струей изъ отрубленной шеи. Иногда, впрочемъ, человѣкъ бросалъ птицу на полъ уже безъ головы, а она бѣгала, точно искала свою жизнь.
Барашкамъ, которые пугливо блеяли, упирались и косили во всѣ стороны свои красивые глаза, загибали голову назадъ и однимъ взмахомъ широкаго ножа перерѣзывали выпуклое и длинное горло.
* *
*
Съ телятами было больше возни: иной попадался очень сильный, и требовалось двое людей,
чтобы его убить: одинъ садился на него, а друпой рѣзалъ ему горло. Зато крови было много.
Телятъ иногда, показывая свою ловкость, убивалъ самъ хозяинъ. Ему это не всегда удавалось, и тогда теленокъ бился дольше и сильнѣе.
* *
*
Интеренѣе всего было, когда убивали свинью. Она кричала, какъ человѣкъ, и много надо было силы, чтобы воткнуть ей узкій и блестящій ножикъ прямо въ сердце.
Находились гости, особенно дамы, которыя просили, чтобы свинью и потрошили при нихъ,
хотя это очень гадко пахло, и это считалось уже вульгарнымъ удовольствіемъ.
* * *
Тотъ, кто любилъ доводить дѣло до конца, тотъ просилъ тутъ-же при немъ вырѣзать ему хорошую котлетку и затѣмъ шелъ на кухню, посмотрѣть, какъ ее будутъ жарить, а послѣ того уже выходилъ въ залу и садился къ столику, на которомъ скатерть топорщилась въ гордомъ сознаніи своей чистоты.
Оркестръ громко игралъ, канарейка кричала, въ воздухѣ носился розовый искристый туманъ.
Мужчины и женщины пристально смотрѣли другъ на друга притягивающимъ, нагимъ взглядомъ.
* *
*
Въ этомъ царствѣ смерти изрядно воспитывалось и росло наше поколѣніе... Ха-ха...
АЗРЪ,

союзъ

Въ редакціи чувствуется приподнятое настроеніе.
Всѣ молчаливы, сумрачны, недружелюбно смотрятъ другъ на друга.
Редакторъ суетливо роется въ кипѣ рукописей.
— Иванъ Васильевичъ! — кричитъ онъ секретарю. — Гдѣ у васъ тутъ былъ разсказъ этой... какъ ее?..
— Какіе же теперь разсказы? Время такое и вдругъ художественными произведеніями мараться... — А что же ставить? У насъ есть матеріалъ? — Матеріалъ-то? Много его! — Ну, какой же? Говорите! — Да все «непечатный»!
Редакторъ сердито поднялся съ мѣста.
— Я васъ просилъ мнѣ про этотъ матеріалъ не говорить ни слова. Я заболѣю... Что есть такого?.. цензурнаго?
— Цензурнаго? Есть передовица: «Объ устройствѣ кишечныхъ заводовъ и народномъ просвѣщеніи»...