ЗВУКИ

(Миніатюра)
Въ толпѣ рабочихъ, грязныхъ, грубыхъ, онъ казался чужимъ. Привыкшій къ деревенской тиши, онъ боялся грохота и рева безчисленныхъ ма
шинъ и ходилъ потеряный и безпомощный среди этихъ мрачныхъ, черныхъ зданій, съ длинными трубами, вѣчно дымившими ѣдкою копотью.
Онъ задыхался отъ угольной пыли и гари, путался въ длинныхъ, темныхъ заводскихъ закоулкахъ и потому его счи
тали неспособнымъ и употребляли лишь для работъ на дворѣ.
Ему приходилось разбирать старое желѣзо, грудами сваленное въ концѣ заводскихъ построекъ, гдѣ стоялъ, выдѣляясь свѣтлымъ пятномъ, маленькій, красивый домъ инженера.
И смотря на него, на его чистыя стѣны, на балконъ, обтянутый бѣлымъ полотномъ, онъ отдыхалъ... Изъ раскры
таго окна неслись звуки рояля, чужіе, незнакомые ему звуки, но въ то же время родные, близкіе.
Рокотали струны, звуки плакали и жаловались на что-то, и, словно въ отвѣтъ имъ, дрожала его душа и тамъ тоже плакало и жаловалось что-то.
Ухватившись закорузлыми, черными руками за
ограду, которой былъ обнесенъ садъ передъ домомъ, онъ застывалъ въ одной позѣ, устремивъ глаза на блѣдное, сѣроватое небо. И тогда пе
редъ нимъ исчезали мало по малу заводскія трубы, грязныя, закоптѣлыя трубы, прозрачнымъ и чистымъ становился воздухъ и грудь дышала глубоко и ровно.
Ширились звуки, росли, разливались могучимъ потокомъ, и ширилось чувство, ширился его го
ризонтъ. Онъ видѣлъ тогда свою деревню, маленькую, съ покривившимися избушками, зате
рявшуюся среди овраговъ. Онъ слышалъ шумъ лѣса, шорохъ колосьевъ, далекій звукъ рожка
пастуха. И жаворонокъ высоко на небѣ заливался чуть слышно веселою пѣснью.
И по его лицу расплывалась улыбка и губы хотѣли что-то прошептать.
Но онѣ не могли сказать того, что чувствовалось на душѣ. Онъ не зналъ ея языка, и его внутренній міръ былъ самому ему теменъ. И онъ прислонялся къ рѣшеткѣ и все слушалъ, слушалъ...
Онъ молчалъ и только смотрѣлъ на нее — красивую дачу, съ балкономъ, обтянутымъ бѣлымъ, съ затѣйливой рѣзьбой вокругъ оконъ...
И ему временами казалось, что тамъ живутъ не люди, а боги...
Когда замолкали звуки, онъ тихо копошился въ грудахъ обломковъ стараго желѣза, глотая его ржавую пыль; и ждалъ,
когда отворится дверь и въ садъ выйдетъ жена инженера, тоже воя въ бѣломъ, чистая, розовая...
Онъ зналъ, что это она играла, и потому любилъ ее.
Онъ долго колебался, но однажды рѣшился. Высунувшись изъ-за рѣ
шетки, онъ подождалъ, когда она близко проходила мимо него, и сказалъ ей робкимъ, неувѣреннымъ голосомъ:
— Барыня! Спасибо значитъ... больно хорошо играешь... да...
* * *
На слѣдующій день его назначили на работу въ другой уголъ завода.
И снова кругомъ него тѣснились лишь мрачныя, закоптѣлыя зданія.
Снова задыхался онъ въ дыму и ѣдкой гари и молча выслушивалъ брань и насмѣшки. Не было дачки, не было игры.
И въ воспоминаніи осталось только что-то неясное, но свѣтлое и хорошее.
То были звуки... лишь звуки...
Б. ГЕЙЕРЪ.