Еремѣева думка.
Печальныя вѣсти пришли изъ столицы:
Тамъ свистъ раздается казачьихъ плетей...
«А мнѣ-бъ прирѣзать маленько землицы»,— Печально сказалъ Еремѣй.
* * *
И новыя пѣсни, и новыя птицы
Поютъ о свободѣ и счастьѣ людей...
«А мнѣ-бъ промыслить маленько землицы»,—
Со вздохомъ сказалъ Еремѣй. * * *
Мигаютъ и гаснутъ далеко зарницы:
То пламя пожаровъ надъ родиной всей... «А ну-ка! добудемъ маленько землицы!» Сосѣдямъ сказалъ Еремѣй.
ПЫРНИКОЗА.
Жертва одного дня.
Изъ недавнихъ воспоминаній.
(Эскизъ).
— Хи-хи-хи... тихимъ безумнымъ смѣхомъ какъ бы надъ кѣмъ то посмѣивалась старуха; у нея былъ такой видъ, точно она хотѣла сказать:
«Я все понимаю, вы меня не проведете...»
Ввалившійся ротъ расширился, показывая беззубыя десны и выдающаяся впередъ челюсть дѣлала ее еще
больше похожей на мертвеца. Мелкіе рубцы испещряли все лицо, кожа на немъ казалась блестящей и жесткой, какъ пергаментъ. Порыжѣвшія отъ времени лохмотья болтались и въ складкахъ своихъ прятали худое высохшее тѣло.
Она такъ сидѣла безпомощная, безъ крошки хлѣба во рту, не пивши и безъ сна уже третій день на гряз
ной узкой деревянной кровати, поджавши подъ себя корявыя ноги, шептала что-то безсвязно; тихимъ короткимъ смѣхомъ надъ кѣмъ то подсмѣивалась и снова без
звучно что то шептала, чего нельзя было разобрать. Твердые каменные пальцы ловили воздухъ. Кровать вздрагивала и хрипѣла басомъ. Въ узкомъ, тѣсномъ подвалѣ было низко, сыро и темно, точно ночью. Един
ственное квадратное окошечко занесено было снѣгомъ, и казалось, что старуху заживо похоронили въ томъ склепѣ. А вѣтеръ сиплымъ пьянымъ голосомъ пѣлъ за окномъ какую то грустную, монотонную пѣсню.
Старческіе, прищуренные безцвѣтные глаза перебѣгали съ предмета на предметъ; ей казалось, что ея любимый единственный сынъ, этотъ всегда угрюмый и пе
чальный сынъ, — теперь подшучиваетъ надъ ней. Онъ прятался и снова показывался — то около стола, то въ углу возлѣ печки, то у окна; не въ грязной, запачкан
ной блузѣ, которую одѣвалъ для работы, а въ чистомъ праздничномъ платьѣ; не съ покрытымъ копотью и пылью лицомъ, какъ приходилъ съ завода, а вымытый и причесанный... ноги его подплясывали и глазами онъ подмигивалъ... потомъ огонекъ у него въ трубкѣ погасъ...
Голова закачалась на тонкой шеѣ и постепенно онъ сталъ таять, расплываться пока едва замѣтнымъ пятныш
комъ не потерялся за окномъ, то это нисколько не
не удивило ее и не обезпокоило, она сейчасъ же о немъ забыла... Передъ ней медленно двигались люди; ихъ было такъ много, что не видно конца; тѣсно сомкнутыми рядами они шли; красные флаги широко развѣвались и плыли надъ ихъ головами. Пѣсня тысячи голосовъ, какъ раскаты грома, раздавались у нея въ ушахъ; въ тактъ слышенъ былъ топотъ безчисленныхъ ногъ... Тр... трр... откуда то посыпался горохъ и въ воздухѣ съ шипѣ
ніемъ и свистомъ замелькали черныя маленькія пятна... Появились дьяволы съ длинными хвостами и лошадиными окрашенными кровью копытами; яростно они стали топ
тать человѣческіе трупы и надъ головами живыхъ своей злобной адской улыбкой потрясали блестящей и острой сталью. Головы все падали, падали, а дьяволы звѣрски топтали ихъ своими копытами, опьянѣвшіе въ своей дикой оргіи и пляскѣ... Крупныя кровавыя капли, точно дождевыя брызги, капали на голову и по жидкимъ рас
трепаннымъ сѣдымъ волосамъ стекали на изрѣзанное морщинами лицо...
Въ ея глазахъ все казалось окроплено кровью, всѣ предметы горѣли, какъ въ огнѣ...
Но людей становилось все больше, красныя знамена еще шире развернулись; и отъ сильныхъ звуковъ той пѣсни земля дрогнула... Все исчезло... по стѣнамъ рас
плывались какіе то неясные, неопредѣленные узоры,.. Вдругъ вѣки старухи расширились и въ испугѣ застыли; глаза стали неподвижно-стеклянными. Она снова увидала сына. Онъ стоялъ на порогѣ съ искаженнымъ отъ стра
даній лицомъ и во всѣ стороны пошатывался; на шеѣ у него чернѣла глубокая рана и изъ нея текла широкой лентой алая кровь. Хриплымъ разбитымъ голосомъ ста
рая мать вскрикнула, гдѣ то откликнулось долгое, тягучее эхо. Всѣмъ тѣломъ она подвинулась назадъ; спиной упала на кровать и во весь свой ростъ вытянулась...
Стало тихо... Въ углу стояла смерть и отчетливо стучала своими костями...
За окномъ была уже ночь, темная ночь и вѣтеръ сиплымъ пьянымъ голосомъ монотонно пѣлъ и рыдалъ...
ВЛАДИМИРЪ ГОРДИНЪ