Прерванный телеграфъ.

Шутъ. Дивитесь вы моей одеждѣ,

Смѣетесь: что за пестрота! — Я нисхожу къ вамъ, какъ и прежде. Въ святомъ обличій шута.
Мнѣ законъ вашъ — не указка. Смѣхъ мой — правда безъ границъ Размалеванная маска

Откровеннѣй вашихъ лицъ.

Весь лоскутьями пестрѣя, Бубенцами говоря,
Шутовскій колпакъ честнѣе, Чѣмъ корона у царя.
Иное время, и дороги
Уже не тѣ, что были встарь, Когда я смѣло шелъ въ чертоги, Гдѣ ликовалъ надменный царь.
Теперь на сходкѣ всенародной Я подымаю бубенъ мой,
Смѣюсь предъ Думою свободной, Пляшу предъ Мертвою тюрьмой.
Что, васъ радуютъ четыре Изъ святыхъ земныхъ свободъ? Эй, дорогу шире, шире!

Разступайтесь, — шутъ идетъ!

Острымъ смѣхомъ онъ пронижетъ И владыку здѣшнихъ мѣстъ, И того, кто руку лижетъ, Что писала манифестъ.
ѲЕДОРЪ СОЛОГУБЪ.
Узники томились за стѣнами. Пѣлъ «Коль славенъ» дремлющій соборъ. Чуткими, неслышными шагами
Выходилъ я на тюремный дворъ.
И слѣдилъ въ тоскѣ за облаками И на башню старую глядѣлъ... Узники томились за стѣнами,

Сонный садъ лѣниво шелестѣлъ...

И потомъ, въ раздумьѣ засыпая, Слышалъ я далекій, грустный хоръ... Дремлющую крѣпость пробуждая,

Пѣлъ «Коль славенъ» сумрачный соборъ.

ЯКОВЪ ГОДИНЪ.

У подъѣзда.

Швейцаръ и два хулигана. — Куда?
— А вотъ сюда, на лѣстницу. — Ладно, ладно. Проходите.
— Да ты за царя или за жидовъ?
— Не за царя я и не за жидовъ, а за швейцара. Проходите, говорю!
— И—А—О—.

По командѣ.

Штатскій. Вы лѣвый или правый?
Военный. Мы по командѣ: лѣвой-правой, лѣ вой-правой!..
—И—А—О—.

Забастовка.

— Охъ, горюшко мое, горе. Забастовалъ опять Жоржикъ мой!
— Помолись, мать моя, Пантелеймону-исцѣлителю.
— Сказываютъ, и онъ забастовалъ... Ну, заступницѣ Богородицѣ!...
Недавно только померла матушка наша въ Кронштадтѣ.
АРРА.

Въ крѣпости.

(Воспоминанія).
Бастіоны въ сумракѣ тонули. Замолкалъ далекій барабанъ, Башенки нависшія уснули
Надъ рѣкой, гдѣ проползалъ туманъ...