Hа баррикады.

(Изъ пѣсенъ революціонной Франціи), Пытая ссылкой и тюрьмой,
Намъ всюду ставили преграды. Долой насильниковъ, долой!
На баррикады!
Пасть за свободу, какъ герой,— Славнѣй и краше нѣтъ награды.. За мной, товарищи, за мной
На баррикады!
Кто всталъ подъ знамя къ намъ, тотъ—
свой, Тотъ, помни, не давать пощады...
Въ послѣдній бой, въ побѣдный бой На баррикады!
А. РОСЛАВЛЕВЪ.
А ежели спросятъ: да гдѣ-же сейчасъ
Найдется достойный диктаторъ у насъ?... Я выступлю смѣло впередъ и скажу:
Перстомъ имъ при томъ на себя укажу:— Диктаторъ предъ вамп! — и больше ни слова,
А къ утру, — глядишь — назначенье готово. И вотъ — я диктаторъ! Я буду жестокъ...
Но все успокою въ короткій я срокъ... Я въ школахъ немедля устрою казармы,
Пускай тамъ пока поселятся жандармы. Студентовъ же всѣхъ я въ солдаты отдамъ—
Фельдфебель поучить ихъ тамъ... по зубамъ. Евреевъ, поляковъ въ бараній я рогъ
Согну безъ пощады! Запомнятъ урокъ! А кто конституціей бредитъ начнетъ,
Для тѣхъ — не угодно-ль — готовъ пулеметъ. И многимъ я ножку подставлю тогда!
Эхъ, только-бъ поспѣть! Опоздаешь — бѣда! Ямщикъ, ты заснулъ... Подгони лошадей!
Мнѣ нужно поспѣть въ Петергофъ поскорѣй. «Да попѣ шоссе-то ужъ больно не ладно...
Размыло его... ну, конямъ не повадно... Еще опрокинешь!.. Смотри, буеракъ»!..
— Ты знаешь-ли кто я?.. Диктаторъ!... дуракъ! Диктаторъ немного поменьше, чѣмъ царь.
«Скажи-ка на милость»... — Кнутомъ ихъ ударь!! Ямщикъ испугался, ямщикъ задрожалъ
И что было силы коней онъ хлесталъ.. И тройка лихая не скачетъ — летитъ:
Вѣдь шутка-ль: въ коляскѣ диктаторъ сидитъ! Ямщикъ погоняетъ... ямщикъ доскакалъ...
Предъ знаменемъ краснымъ графъ шапку сорвалъ.
П-ЭРО.

„Ночной царь“.

(Баллада какъ будто бы Гете, но и не Гете). Кто скачетъ, кто мчится подъ хладною мглой?
То самъ графъ Игнатьевъ на тройкѣ лихой. Онъ съ мудрымъ совѣтомъ спѣшитъ въ Петергофъ,
Спасать онъ Россію всѣмъ сердцемъ готовъ. — Вся Русь воспылала огнемъ мятежа,
А власти, вредъ чернью презрѣнной дрожа, Готовы сейчасъ чуть не все уступить,
И чуть не пощады у черни просить. То былъ бы для насъ величайшій позоръ;
Но я, графъ Игнатъевъ, дамъ черни отпоръ. Съ совѣтомъ я мудрымъ явлюсь во дворецъ.
— Возмите, — скажу, — древній Римъ въ образецъ. Когда государству грозила бѣда,
Диктатора тамъ избирали всегда...
Чѣмъ КОНЧИТСЯ?..
...И въ странѣ царилъ леденящій душу ужасъ...
Никто сегодня не зналъ, что его ждетъ завтра. И завтра было такъ же страшно, какъ и сегодня, и вчера, и каждый день. На ули
цахъ было опасно ходить. Въ домахъ было опасно сидѣть...
Жутко было вездѣ.
И люди стали тяготиться. Однимъ захотѣлось теплаго и спокойнаго счастья, счастья домаш
няго звѣря. Другимъ хотѣлось побѣдить и воцарить новую прав
ду, яркую и свѣтлую, какъ весна. Третьимъ не хотѣлось быть по
бѣжденными, и они старались не уступать, и въ дикомъ изступле
ніи и въ страхѣ за свои права призывали къ себѣ на службу ужасъ, ужасъ, ужасъ...
И никто не зналъ, чѣмъ все это кончится.
Въ странѣ былъ оракулъ, который долго молчалъ. Но когда заговорили камни и стали взы
вать къ небу, заговорилъ и оракулъ.
И всѣ устремились къ нему. И приходящіе спрашивали:
— Что будетъ съ нами?
Приходили маленькія дѣти, и оракулъ отвѣчалъ имъ:
— Смерть!..
Приходили богатые и бѣдные, мужчины и женщины, старые и молодые, сильные и слабые, под
чиненные и начальники, цари и подданные, и всѣмъ оракулъ отвѣчалъ одно и то-же: — Смерть!..
И смерть шла и косила жатву, очищала землю, чтобы водворить на ней новое царство, царство свѣта въ царствѣ тьмы. И чтобы создать новое, надо было уничтожать старое...
А оракулъ по-прежнему твердилъ:
— Смерть!.. смерть всѣмъ!
...И въ странѣ царилъ леденящій душу ужасъ...

Зарницы

(Изъ книги безумія сына Сиромахова).
Безумному море по колѣно, а благоразумному и лужа по горло.
Благоразуміе кладетъ лавры въ супъ, а безуміе вѣнчается ими.
Положить душу свою за други свои — развѣ это не безуміе?
Лучше воръ, чѣмъ шпіонъ, ибо первый залѣзаетъ въ карманъ, а послѣдній въ душу.
Не ищи, сынъ мой, въ участкѣ участія, а у министра правды.
И если безуміе заключаютъ въ темницы, то міръ не становится отъ этого свѣтлѣе!
Говорю вамъ — судъ идетъ, прошу встать! и многіе изъ васъ не поднимутся...
Что намъ праведники, когда есть угодники.
И сивый меринъ благонамѣренъ
Въ Европѣ культура, а у насъ культъ «ура».
МСТИСЛАВЪ