Не въ силахъ бороться съ тревогой Скалонъ, Онъ шлетъ въ Петербургъ донесенье:
«Въ видахъ государственныхъ» требуетъ онъ Военное снять положенье...
Такъ грустно окончился грозный походъ Лихого Скалона на мирный народъ.

„Сицилисты“.

— Слышь, Климъ, анарала-то убили! — Анарала?
— Ну знамо того, што намъ штаны спущать приказывалъ!
— Што ты?!
— Вотъ тѣ Харитонъ огородникъ!
— И—и, братецъ, кака штука, а грозный анаралъ-то былъ, важнецки поролъ и стѣсненія никакого—хучьтѣ баба, хучь старикъ, все единственно поролъ... Убили!.. скажи на милость!
— Барыня вишь убила-то...
— Барыня?—стало сицилистка?..
— Сицилистка вѣрно слово, а только теперича насъ тоже сицилистами да бунтарями зовуть — потому не ѣлъ ты, а начальство не по
могаетъ, ты пойдешь хлѣба добыть, скажемъ, съ помѣщичьяго двора, тебѣ урядникъ попалъ да оттедова тебя по шеѣ... а ты съ голодухи-то его по кокардѣ... ну тебя въ тюрьму и... сицилистъ.
— Во што?..
— Примѣрно сказать въ законѣ прописано такъ: — «не пороть мужиковъ», а анаралы по
рють!.. Вотъ и вышло—ни колесо, ни дышло,
оглобля лопнула, а гужей нѣтъ: пріѣхала эта барыня по чугункѣ къ намъ въ Загогуловку, анаралъ насъ пореть... слышитъ она — только звонъ стоитъ, потому по голодному брюху розгито гулко бьютъ... Она и спрашиваетъ: «за што сѣкутъ? Законъ есть не сѣчь...» а ей гово
рятъ—проходи по добру-здорову... анаралъ такъ велѣлъ. Она значитъ человѣкъ-то грамотный, имъ и говоритъ—«врете вы».
— Смѣкалистая... поди ты.
— Ну она видитъ, что словъ они не принимаютъ — взяла его въ то мѣсто, куда онъ кашу-тο въ обѣдъ прячетъ, и трахнула...
— Можетъ анаралъ-то не причиненъ, а министры пороть велѣли?
— Ты погоди, все по порядку. На немъ вины нѣтъ — потому онъ никакихъ манихвестовъ ни
въ зубъ толкнуть, читанье они всѣ забываютъ и помнятъ одну порку. — Эвона какъ!
— Да... ихъ при учебѣ-тο всѣхъ шибко порють. «Ты, говорятъ, анаралъ будешь, такъ тебя пороть чадо, што-бъ умѣлъ мужиковъ усмирять!››
— Мудреная штука! и откедова ты, Парамонъ Лукичъ, это все знаешь?
— Я самъ въ городѣ разъ у анарала дворникомъ служилъ. Кое што слыхалъ... Назначается примѣрно такой анаралъ въ Загогуловку де
ревню, сичасъ ему мѣшокъ прогонныхъ денегъ за пазуху, бумага ему этакая съ гербомъ отъ министровъ дана—«суди, молъ, такъ мужиковъ,
какъ тебя сыизмальства учили». Допрежъ какъ ѣхать, онъ кличетъ халуя и живымъ манеромъ велитъ ему купить карту, гдѣ всѣ деревни напи
саны... лѣса и поляны... По картѣ видитъ онъ — есть-ли въ деревнѣ Загогуловкѣ лѣсъ? — нѣту... Сичасъ этта шлетъ онъ отъ казны роспись: «Заготовить двадцать, тридцать яшшиковъ ро
зогъ, послать въ Загогуловку». Розги значитъ катятъ и анаралъ ѣдетъ...
— Все хитро дѣется въ казнѣ-то...
— Ты гляди — убили анарала, насъ и не порють, а куклимовцевъ порють, и шестаковцевъ порють... потому тамъ анаралы-то ище живутъ..
— Што порють, то вѣрно, а ты, Парамонъ, молчи, вонъ урядникъ идетъ... онъ тя мотри...
— Хучь земской! Мнѣ все одно! Я еще не ѣлъ, черезъ это ты меня властью въ глаза не тычь.
— Во какъ?.. А знаешь што, Парамонъ, и я не ѣлъ... Пойдемъ-ка на чугунку, да глядѣть бу
демъ, не пріѣдетъ-ли ище барыня: мы ей шеп
немъ, а вѣдь молъ сударыня куклимовцевъ-то
порють и шестаковцамъ велятъ штаны сымать... Авось, она догадается...
— Догадается!..
МАСТЕРОВОЙ.

экспромтъ. На каждую привѣтственную рѣчь

Онъ отвѣчаетъ лишь:—«Я тронутъ»... Признанію, читатель не перечь:
Отвѣтъ таковъ, что въ немъ всѣ обвиненья тонутъ.
МАСТИТЫЙ.

Родные братья

Витте, Треповъ, Дурново, Алексѣй Игнатьевъ— Не пойму я отчего
Ихъ не счесть за братьевъ? Этотъ—тупъ, но полютѣй, Тотъ уменъ, да лютый,
Ну-ка—кто тутъ граматей?— Разницу распутай!
Мазалъ всѣхъ одинъ елей... Чѣмъ-же хуже братьевъ Чудотворецъ Алексѣй, Алексѣй Игнатьевъ?
Словно четверо свободъ Прямо съ манифеста...
Сторонись, честной народъ, Свято наше мѣсто.
АВЕЛЬ