вающагося со стѣны наружу торцами бревенъ [1)]. Распространенная, какъ символъ, на гробницы,
имитирующія прижизненное жилище, и благодаря антропоморфной точкѣ зрѣнія на божество, на храмы [2)], эта форма стала примѣняться въ
камнѣ, гдѣ она конструктивно нелѣпа. Далѣе въ Іоническомъ аптаблеманѣ эта форма, повторяемая уже какъ простая и не понимаемая авторами тра
диція въ видѣ «зубчиковъ» или «сухарей», дошла до настоящаго времени, удовлетворяя отчасти потребности ритма, а отчасти какъ нѣкоторый археологически художественный эффектъ, пользуясь которымъ художникъ можетъ вызвать въ зрителѣ из
вѣстныя ассоціаціи историческаго порядка. Наконецъ перенесенная на новый матеріалъ—кирпичъ, по своимъ размѣрамъ болѣе подходящій къ этой формѣ, она иногда снова получаетъ нѣкоторое конструктивное значеніе и смыслъ. Повторяемый вѣками этотъ мотивъ имѣетъ полное основаніе называться архитектурной формой и даже—какъ это и есть—получить отдѣль
ное наименованіе. Русскіе штукатуры назваютъ эту форму «сухарями». Другое, также иногда встрѣчаю
щееся, названіе «зубчики» есть буквальный переводъ съ французскаго термина, означающаго тотъ же мо
тивъ: denticules, который, въ свою очередь, взятъ съ латинскаго: denticulus.
Подходя къ этой точкѣ зрѣнія, къ формѣ новой, или встрѣчающейся какъ рѣдкое исключеніе, мы не можемъ никакую новую форму считать архитектур
ной. Однако, такое опредѣленіе было бы излишнимъ и, пожалуй, несправедливымъ стѣсненіемъ архитек
турнаго языка. А, кромѣ того, мы встрѣтились бы съ весьма серьезнымъ и неразрѣшимымъ еще со временъ софистовъ вопросовъ: послѣ сколькихъ повтореній форма получаетъ право на титулъ архитектурной.
Такимъ образомъ по отношенію къ новой формѣ и вообще ко всякой формѣ цензъ для возведенія ея въ архитектурное достоинство будетъ логичнѣе всего расширить до крайнихъ предѣловъ, а именно для того, чтобы форма могла называться архитектурной, «необходимо и достаточно», какъ говорятъ матема
тики, чтобы форма хоть разъ кѣмъ-либо и гдѣ-либо была примѣнена въ архитектурѣ.
Что же касается до жизненности новой или рѣдкой формы, то на этотъ вопросъ можно отвѣтить только гадательно. Конечно, иногда есть вполнѣ опредѣленныя конструктивныя или иныя условія,
на основаніи которыхъ можно болѣе или менѣе вѣрно предугадать будущую судьбу новой формы.
Но бываетъ иногда и такъ, что форма, по существу нелѣпая, явившаяся только благодаря капризу автора, вдругъ неожиданно можетъ получить жизнь; для этого достаточно какого-нибудь случая, который ассоціировалъ бы ее съ какой-нибудь достаточно устой
чивой идеей: будь то авторитетъ автора, роль въ какомъ-нибудь историческомъ событіи или неожи
данное техническое изобрѣтеніе, удачно укладывающееся въ рамки новоявленной формы.
[1)] См. М. Dieulafoy. L’art antique de la Perse Paris II. p. 46 p. 47.
[2)] lb. II. p. 59, 72; IV. p. 32.
Съ другой стороны—бываетъ и такъ, что форма, имѣющая, казалось бы, всѣ шансы на продолжитель
ное существованіе и распространенность, можетъ остаться изолированной во времени и пространствѣ только потому, что запоздала и, имѣвшая смыслъ при своемъ появленіи, оказалась ненужной благодаря успѣхамъ техники. То же можно сказать и относительно формъ, запоздавшихъ по духу или явив
шихся на исходѣ той моды или стиля, въ которыхъ они появились и были умѣстны.
Вышеприведенная форма поверхности стѣны или ея кладки можетъ быть отнесена скорѣе всего къ формамъ новымъ или случайнымъ и, слѣдовательно,
какъ вытекаетъ изъ сказаннаго, можетъ быть названа скорѣе архитектурной формой даннаго произведенія, нежели архитектурной формой вообще.
Если эта форма и появлялась гдѣ-либо, въ чемъ, впрочемъ, можно въ виду ея элементарности, быть увѣреннымъ, то спорадически, случайно и во вся
комъ случаѣ не можетъ быть отнесена къ разряду формъ канонизированныхъ временемъ.
Однако, въ частности, діагональную кладку, примѣненную какъ украшеніе— довольно загадочнаго
происхожденія,—въ видѣ пояска, образованнаго изъ одного ряда діагонально уложенныхъ камней или
кирпичей, мы встрѣчаемъ въ очень раннюю эпоху. Такой поясокъ примѣнялся въ Персидской архитек
турѣ уже въ VI—IV вѣкѣ до P. X., въ эпоху Ахеменидовъ. Во дворцѣ въ Фируцъ-Абадѣ этотъ поя
сокъ идетъ снаружи надъ дверями. Во дворцѣ въ Сервистанѣ мы видимъ его проходящимъ по внутрен
нимъ стѣнамъ зала, между тѣмъ какъ другой такой же поясокъ проходитъ кругомъ въ нижней части купола [3)].
Въ Греческой и Римской архитектурѣ этотъ мотивъ не нашелъ себѣ примѣненія. Въ болѣе позднюю эпоху, т. е. въ средніе вѣка онъ, если и примѣнялся, то относительно рѣдко и спорадически. Такъ, напри
мѣръ, мы встрѣчаемъ его въ сербской архитектурѣ въ XIV вѣкѣ въ Раваницкой Вознесенской церкви,
а также въ Смердевѣ въ ц. на «Гроблѣ» въ видѣ двухъ рядовъ діагонально уложеннаго кирпича, иду
щихъ по карнизу и составляющихъ главную его основу [4)].
Иногда мы встрѣчаемъ идею ритма діагональной кладки. Такъ, напримѣръ, на этомъ ритмѣ по
строенъ прямой карнизъ большого портала мечети султана Гассана въ Каирѣ (1356—1362 г.). Этотъ карнизъ [5)] образованъ изъ четырехъ рядовъ ста
лактитовъ, размѣщенныхъ въ шахматномъ порядкѣ (выступы второго ряда противъ углубленій пер
ваго и т. д.); далѣе идутъ два ряда сталактитовъ другъ надъ другомъ и все разрѣшается наверху
гладкимъ рядомъ плинта и однимъ обломомъ надъ нимъ. Но, уже не говоря про то, что чаще въ арабской архитектурѣ этотъ ритмъ примѣняется
какъ переходъ отъ гладкихъ стѣнъ къ своду— у арабовъ эта форма образовывалась изъ кладки нормальной, а не подъ угломъ къ поверхности стѣны.
[3)] М. Dieulafoy. VI. pl. XV, V и VII.
[4)] П. Покрышкинъ. Православная церковная архитектура въ нынѣшнемъ Сербскомъ королевствѣ, таб. LXXII и ХСIХ.
[5)] G. Migeon. Le Caire. p. 61.
имитирующія прижизненное жилище, и благодаря антропоморфной точкѣ зрѣнія на божество, на храмы [2)], эта форма стала примѣняться въ
камнѣ, гдѣ она конструктивно нелѣпа. Далѣе въ Іоническомъ аптаблеманѣ эта форма, повторяемая уже какъ простая и не понимаемая авторами тра
диція въ видѣ «зубчиковъ» или «сухарей», дошла до настоящаго времени, удовлетворяя отчасти потребности ритма, а отчасти какъ нѣкоторый археологически художественный эффектъ, пользуясь которымъ художникъ можетъ вызвать въ зрителѣ из
вѣстныя ассоціаціи историческаго порядка. Наконецъ перенесенная на новый матеріалъ—кирпичъ, по своимъ размѣрамъ болѣе подходящій къ этой формѣ, она иногда снова получаетъ нѣкоторое конструктивное значеніе и смыслъ. Повторяемый вѣками этотъ мотивъ имѣетъ полное основаніе называться архитектурной формой и даже—какъ это и есть—получить отдѣль
ное наименованіе. Русскіе штукатуры назваютъ эту форму «сухарями». Другое, также иногда встрѣчаю
щееся, названіе «зубчики» есть буквальный переводъ съ французскаго термина, означающаго тотъ же мо
тивъ: denticules, который, въ свою очередь, взятъ съ латинскаго: denticulus.
Подходя къ этой точкѣ зрѣнія, къ формѣ новой, или встрѣчающейся какъ рѣдкое исключеніе, мы не можемъ никакую новую форму считать архитектур
ной. Однако, такое опредѣленіе было бы излишнимъ и, пожалуй, несправедливымъ стѣсненіемъ архитек
турнаго языка. А, кромѣ того, мы встрѣтились бы съ весьма серьезнымъ и неразрѣшимымъ еще со временъ софистовъ вопросовъ: послѣ сколькихъ повтореній форма получаетъ право на титулъ архитектурной.
Такимъ образомъ по отношенію къ новой формѣ и вообще ко всякой формѣ цензъ для возведенія ея въ архитектурное достоинство будетъ логичнѣе всего расширить до крайнихъ предѣловъ, а именно для того, чтобы форма могла называться архитектурной, «необходимо и достаточно», какъ говорятъ матема
тики, чтобы форма хоть разъ кѣмъ-либо и гдѣ-либо была примѣнена въ архитектурѣ.
Что же касается до жизненности новой или рѣдкой формы, то на этотъ вопросъ можно отвѣтить только гадательно. Конечно, иногда есть вполнѣ опредѣленныя конструктивныя или иныя условія,
на основаніи которыхъ можно болѣе или менѣе вѣрно предугадать будущую судьбу новой формы.
Но бываетъ иногда и такъ, что форма, по существу нелѣпая, явившаяся только благодаря капризу автора, вдругъ неожиданно можетъ получить жизнь; для этого достаточно какого-нибудь случая, который ассоціировалъ бы ее съ какой-нибудь достаточно устой
чивой идеей: будь то авторитетъ автора, роль въ какомъ-нибудь историческомъ событіи или неожи
данное техническое изобрѣтеніе, удачно укладывающееся въ рамки новоявленной формы.
[1)] См. М. Dieulafoy. L’art antique de la Perse Paris II. p. 46 p. 47.
[2)] lb. II. p. 59, 72; IV. p. 32.
Съ другой стороны—бываетъ и такъ, что форма, имѣющая, казалось бы, всѣ шансы на продолжитель
ное существованіе и распространенность, можетъ остаться изолированной во времени и пространствѣ только потому, что запоздала и, имѣвшая смыслъ при своемъ появленіи, оказалась ненужной благодаря успѣхамъ техники. То же можно сказать и относительно формъ, запоздавшихъ по духу или явив
шихся на исходѣ той моды или стиля, въ которыхъ они появились и были умѣстны.
Вышеприведенная форма поверхности стѣны или ея кладки можетъ быть отнесена скорѣе всего къ формамъ новымъ или случайнымъ и, слѣдовательно,
какъ вытекаетъ изъ сказаннаго, можетъ быть названа скорѣе архитектурной формой даннаго произведенія, нежели архитектурной формой вообще.
Если эта форма и появлялась гдѣ-либо, въ чемъ, впрочемъ, можно въ виду ея элементарности, быть увѣреннымъ, то спорадически, случайно и во вся
комъ случаѣ не можетъ быть отнесена къ разряду формъ канонизированныхъ временемъ.
Однако, въ частности, діагональную кладку, примѣненную какъ украшеніе— довольно загадочнаго
происхожденія,—въ видѣ пояска, образованнаго изъ одного ряда діагонально уложенныхъ камней или
кирпичей, мы встрѣчаемъ въ очень раннюю эпоху. Такой поясокъ примѣнялся въ Персидской архитек
турѣ уже въ VI—IV вѣкѣ до P. X., въ эпоху Ахеменидовъ. Во дворцѣ въ Фируцъ-Абадѣ этотъ поя
сокъ идетъ снаружи надъ дверями. Во дворцѣ въ Сервистанѣ мы видимъ его проходящимъ по внутрен
нимъ стѣнамъ зала, между тѣмъ какъ другой такой же поясокъ проходитъ кругомъ въ нижней части купола [3)].
Въ Греческой и Римской архитектурѣ этотъ мотивъ не нашелъ себѣ примѣненія. Въ болѣе позднюю эпоху, т. е. въ средніе вѣка онъ, если и примѣнялся, то относительно рѣдко и спорадически. Такъ, напри
мѣръ, мы встрѣчаемъ его въ сербской архитектурѣ въ XIV вѣкѣ въ Раваницкой Вознесенской церкви,
а также въ Смердевѣ въ ц. на «Гроблѣ» въ видѣ двухъ рядовъ діагонально уложеннаго кирпича, иду
щихъ по карнизу и составляющихъ главную его основу [4)].
Иногда мы встрѣчаемъ идею ритма діагональной кладки. Такъ, напримѣръ, на этомъ ритмѣ по
строенъ прямой карнизъ большого портала мечети султана Гассана въ Каирѣ (1356—1362 г.). Этотъ карнизъ [5)] образованъ изъ четырехъ рядовъ ста
лактитовъ, размѣщенныхъ въ шахматномъ порядкѣ (выступы второго ряда противъ углубленій пер
ваго и т. д.); далѣе идутъ два ряда сталактитовъ другъ надъ другомъ и все разрѣшается наверху
гладкимъ рядомъ плинта и однимъ обломомъ надъ нимъ. Но, уже не говоря про то, что чаще въ арабской архитектурѣ этотъ ритмъ примѣняется
какъ переходъ отъ гладкихъ стѣнъ къ своду— у арабовъ эта форма образовывалась изъ кладки нормальной, а не подъ угломъ къ поверхности стѣны.
[3)] М. Dieulafoy. VI. pl. XV, V и VII.
[4)] П. Покрышкинъ. Православная церковная архитектура въ нынѣшнемъ Сербскомъ королевствѣ, таб. LXXII и ХСIХ.
[5)] G. Migeon. Le Caire. p. 61.