О пьесе и бытовщине
(В порядке дискуссии).
Когда схематический агит в самодеятельной зрелищной работе исчерпал себя, перед клубными театральными кружками немедленно встал вопрос об оформлении бытовой темы, о пьесе.
Ужо в недрах живой газеты стала зарождаться драматургическая вязка эпизодов, раскрывающих ту или иную информацию с „моралью . Такие живгазетные темы, как — о пьянстве, о политучебе, о бюрократизме на предприятии, о шефстве и др. — уже оказались достаточно емкими, чтобы вместить в себя и некоторую при
митивную интригу, и действие от завязки до развязки — хотя бы в миниатюре, — и достаточно явные „характеры
действующих лиц (см. наши ленинградские „Барабан , „Комсоглаз и др).
Такова била органическая стихийная потенция ищущего себя жанра. Зачаточная драматургия внутри живой газеты повернула к пьесе.
Но поворот неминуемо привел и к быту.
От сценически развернутого лозунга, от политлубка, от своеобразной агитационной абстракции клубный са
модеятельный театр подошел к необходимости строить художественную вещь из конкретного бытового материала, диалектически усвоенного и воздейственно построенного.
Только на основе бытовой конкретности мыслимо развитие клубной драматургии.
И. не потому ли самодеятельные живые газеты, прежде занимавшиеся Чемберленами и Макдональдами по преимуществу, перешли в последнее время на мест
ную бытовою информацию? Где раньше были Мак
дональд и схема повышения производительности труда вообще, теперь работают свои районные Мишки и Ваньки, комсомольцы фабзавкомцы, бухгалтера и работницы.. Вместо схемы — действительное событие местной обще
ственной жизни. Вместо списывания „информации из настоящих газет — свои живкоры (корреспонденты) в клубах, в районе, на предприятиях А в результате? — Общин социальный вопрос преломляется в конкретную драматургическую ситуацию, политическая абстракция реализуется в живое действие, политический вывод двигает развязку. Одно вытекает из другого: из быта исходит драматургия, драматургия вооружает быт, оба совмещаются в серьезную пропаганду.
Драматургия увенчивает общее стремление клуба к более глубокому художественному обслуживанию своего потребителя, чем прежний агитштамп, который уже но может быть фактором „культурной революции : массо
вый потребитель на голову вырос из его тесных пределов.
Бытовая конкретность, бытовая эмпирика, бытовая индукция — становятся основными общими предпосылками нового театрально о жан
ра в самодеятельной работе. Несомненно, это— бытовой жанр. И, может быть, его нужно начать с той клубней пьесы, о проблему которой до сих пор копья ломаются...
***
Но едва сказано это проблематическое слово— „пьеса , как мы тут же сталкиваемся с решительными возражениями против нее и битового жанра в самоде
ятельной работе: если бытовая пьеса, так и — возврат любительщины, раставрация мещанского быта, буржуаз
ная эстетика вместо социально-действенной живгазетной формы — таков смысл этого протеста, с которым нельзя не считаться.
Особенно характерны возражения против „пьесы и бытовщины — т. Арватова, одного из руководящих ра
ботников левого фронта (см. №2 Жизни Искусства ).
Тов. Арватов, как никто, умеет заострять проблемы классового искусства; т. Арватов — один из самых решительных бойцов за марксистское искусствоведение, ан
нексировавший в этой области не одну terrain incognitam, и однако эго но мешает т. Арвагову в иных ответ
ственных положениях заменять диалектическую оглядку
упрощенным выводом „вне времени и пространства . Так и в этом случае.
Нельзя но процитировать текстуально решительность и энергию т. Арватова — тем более, что они направлены не только против драматургии в самодеятельной работе, но и вообще против бытовой пьесы в современном театре:
„Бытовой жанр есть манера рассматривать мир сквозь призму индивилуального быта, — жанр,
следовательно, глубоко индивидуалистический, рассчитанный на изолированного потребителя...
Вот почему бытовой театр впервые канонизировался, как театр купцов... Бытовой театр пре
вращает в быт все и политику, и культуру, и историю, и так называемые „проблемы ; он об
щественно дисквалифицирует явления, раскрывает вещи с их чисто примитивной стороны, обуржуазивает... самый социальный замысел...
Бытовой театр, эстетизируя, освещает ореолом сценического мастерства наличный быт, т. е. то консервативное, что надо сметать с исторической дороги пролетариата... („Пьеса и бытовщина — „Ж. И. № 2, 1926 г.).
Нетрудно убедиться, что вся эта оценка направлена против некоего исторического образа бытового театра, который, действительно, существовал со всеми указанными здесь признаками — в свое время и в своем месте.
Мы узнаем в этом образе и водевиль qui pro quo 30-х годов, и бытовитый натурализм Островского („те
атр купцов ) и театр Щепкина, Каратыгина, Варламова; при дальнейшей детализации находим в том же образе психологическую и эстетическую традицию Художествен
ного Театра и т. д. Невозможно оспаривать, что все эти столь академически учтенные т. Арватовым при
знаки — „дисквалификация общественных явлений , эстетизация консервативного быта, личностная психоло
гическая страстишка в сценической тематике — все это,
действительно, составляло социальную сущность старого бытового театра. У т. Арватова — достаточно острый аналитический взгляд историка-искусствоведа. Но,
увы — нужно совершенно ослепиться идеалистическим историзмом, чтобы по учесть, насколько бытовая „ме
тодология современного революционного искусства— совершенно особая игра и совершенно особая установка. II, конечно, эта игра и установка не имеет ничего об
щего пи с асоциальной эстетизацией, ни с купеческим натурализмом. Историческая аналогия от прошлого к завтрашнему дню в данном случае никак но совместима с диалектическим выводом и — не к лицу леф‘у.
Т. Арватов „вынул проблему современного бытового театра из объективных исторических условий, в которых она реализуется. Т. Арватов трактует не о
революционном бытовом театре и по о бытовом театре XIX-го века (хотя исходит именно из этого исторического образа), но о бытовом театре вообще — тиничный антидиалектический прием ученого идеалиста.
Но — далеко сместился сам быт по сравнению с тем, который существовал во времена... хотя бы Остров