ЛЕВО РУЛЯ!

Не нужна даже особая глубина анализа, чтобы в категории „театра на сегодняшний день отметить ряд внутренних противоречий.
Как будто ублагополучилась, сравнительно, часть идеологическая. Театр ищет смычки с современностью. Ищет репертуара, созвучного эпохе. И на
чинает находить его. Но одновременно из того же театра как будто исчезло совсем искание новой ху
дожественной формы. Не только исчезло, но идет во всю старая театральщина — старый прием, старая маска, чуть-чуть пересмотренная, тронутая лаком и приспособленная к новому содержанию. Даже наи
более активные еще недавно в своих исканиях театры определенно сдают и в части оформления сценического материала как будто возвращаются к старому спектаклю.
Но старая форма мстит. Она — сосуд для совсем иного вина. Она организовала совсем иную мысль,
иное чувство, иное настроение. Ее музыка была совсем в ином ключе. И незаметно всем своим су

ществом, всей своей динамикой, всем своим ритмом

она искажает содержание, тянет его к своему, к вчерашнему. Весьма часто совершенно, повторяю, незаметно. Театр совершенно искренно заблуждается, совершеннно искренно рад новой теме, сегодняшней, современной. Но в целом, смотришь, роман

тика старого спектакля, его синтаксис покорили себе всю современность содержания и извратили всю идеологическую перспективу. Я мог бы при

вести много ярких примеров в доказательство тому. Но думаю не нужно. Положение само по себе бесспорно.

Это — первое противоречие. Второе в драматургии.

Одновременно с ревизией старой сценической формы оживает и архитектоника старой пьесы. Новое содержание вкладывается автором в меха прежней четырех-или пятиактной драмы с использованием всего арсенала присущих прежнему драматур

гическому письму эффектов. Ясно, что ритм такой пьесы со всеми «переживаниями», со всеми ее «единствами действия и времени» стоит по отно

шению к современности в таком же приблизительно отношении, как запряженная волами телега к аэро
плану. Самая же психология, самое нутро ее формы, приспособленное к индивидуалистической драме с ее
интригой, всегда и неизменно сведет содержание к субъективной романтике личности. Всякая социаль
ная проблема здесь неминуемо окрасится в тона народничества, в тона эстетического богоборчества, в романтический культ героя, лишь завуалированный другой фразеологией, другим термином.
Так будет и со старым драматургом, который захочет прежним пером и чернилами написать но
вую, современную драму. Так будет и с молодым писателем, который свое «познание» сцены и пьесы будет черпать, как некий канон , из старых образцов.
В целом, конечно, здесь действует некий объективный процесс драматургии и театра переходного времени, из узла противоречий которого опреде
* * *
лятся и вырастут и новый спектакль, и новая пьеса. Точнее — новая пьеса породит и новый спектакль.
Тем радостнее отметить каждый успех, каждую продвижку в этой области, каждый ясно очерченный шаг вперед.
Мне уже приходилось беседовать с читателями нашего журнала о творчестве т. Белоцерковского. Сейчас опять дает повод к этому его новая пьеса «Лево руля!» поставленная в районном филиале Малого Театра.
За два года это — третья пьеса т. Белоцерковского. Ей предшествовали «Эхо» и «Шторм». Правда, «Лево руля» написано раньше «Шторма», но поставлена позже его.
Я помню, с каким трудом приходилось т. Белоцерковскому продвигать на сцену свое «Эхо». Ряд театров, один за другим, прочитывал пьесу, хвалил ее, но ставить не решался.
А теперь посмотрите, с каким подъемом, как вкусно, с каким увлечением актеры Малого Театра разыграли «Лево руля».
Я знаю, что на следующую свою пьесу (она будет называться «Штиль») т. Белоцерковский имеет уже предложения от нескольких театров чрезвы
чайно высокой квалификации. Хоть пьеса еще не написана, но заранее уже предлагают «ударить по рукам». Верят и ждут. Шутка ли, «Шторм» выдер
жал уже больше 50 представлений с аншлагом и держится в репертуаре еще достаточно крепко.
Куда делось то недоумение, то пожиманье плечами, когда т. Белоцерковский впервые предложил драму без индивидуалистической интриги, без любви, без ролей. Да, без ролей! Тех ролей, тех «героев», «героинь», «резонеров», «комиков» и прочих амплуа старого спектакля, которых у Белоцерковского нет. Его герой — коллектив, пафос массовых чувств, ди
намика классовой борьбы. Он не романтик. Его глаз эпичен. Он не упирается в эмоциональщину интимного переживания. А берет весь кусок намеченной жизни в монументальных масштабах, в кол
лизии больших социальных чувств. Поэтому у него и нет ни первых, ни вторых, ни третьих ролей. Все первые.
Не может, конечно, Белоцерковского удовлетворить и тяжелый ритм четырех-актной пьесы, ее

громоздкость, ее неподвижность. Его пьесы многокартинны и короткокартинны. В «Лево руля», например, 19 картин.

Нужно ли винить театральную иерархию за то, что два года тому назад она так неприветливо ветретила Белоцерковского? Он грозил ее устоям, ее традициям. Тому, чем она жила, что чувствовала,
чем радовалась. Вдруг — как же это так — не герой, а 50 героев, не акт, а двадцать картин. Куда деться — спасайся, кто может. И что же?
Всего два года — и тот же Белоцерковский делает сезон в театре им. МГСПС своим «Штормом», тот же Белоцерковский увлекает актеров Малого Театра в его районном филиале своим «Лево Руля»!

В «Лево руля» с его огромным количеством действующих лиц определенно чувствуешь, что актеры не разрознены ревниво по «амплуа» и «по

ложению», а спаяны в коллектив спектакля, спаяны сознанием, что каждый из них—одинаково важен, что все они — коллективный герой. И оттого на та

* * *