процесс был бы для него естественным только в итоге кризиса мировоззрения. И как раз в социальном разрезе. Но об этом в пьесе ни слова. Искупить свою вину перед рабочим классом может только тот, кто признал свои исторические ошибки, кто осмыслил и понял историческую правоту нашего революцион
ного движения. Так поступил Слащев. А Хлудов? Нисколько. Он возвращается в Россию для душевного самоочищения. Он. не признает своей идеи посрамленной и дискредитированной. Его
душа требует суда над собой и поэтому он едет домой. В этом поступке есть известное подвижничество, самопожертвование, но в нем нет никакого кризиса мировоззрения. Как Нехлюдов из «Воскресения», оставшись барином и не отрекшись от своих
взглядов, тянется в Сибирь за Катюшей Масловой только, для того, чтобы искупить свой старый грех, так и Хлудов тянется в РСФСР.
Подобная психологическая установка, конечно, для нас абсолютна чужда и неприемлема.
Тенденция автора вполне ясна: он не обвиняет своих героев, а оправдывает их. Это же сделает зритель. Он оправдает тех,
кто являлся нашими классовыми врагами (и сознательными и бессознательными). На три, четыре часа длительности спектакля, если бы только пьеса увидела свет рампы, классовая сознательность пролетарского зрителя была бы притуплена, размагничена и порабощена чуждой для нас стихией.
В момент, когда мелкобуржуазная идеология пытается, и невсегда безуспешно, укрепить свое влияние во всех областях искусства, появление пьесы «Бег» было бы ничем не оправданной, беспринципной уступкой консервативным и реакционным
группировкам на театре и только затруднило бы приближение советского театра к рабочему зрителю. Р. ПИКЕЛЬ
(ВЫСТАВКА ЗАПРЕЩЕННОЙ ЭС
ТРАДЫ ПРИ ОБЛРЕПЕРТКОМЕ)КРАСНЫЙ ЛАК
Едва начнете перелистывать эти витрины — хохот сшибает вас с ног и — если вы стояли в одиночестве — вы ринетесь к первому из проходящих мимо, схватите его и подведете к витринам. Такое — нельзя таить для себя. Такое — может стать предметом самого широкого и убедительного обсуждения.
«Автора в театре нет», те, кому обязаны рождением экспонаты веселых витрин, отсутствуют. Но вы «между строк» нащу
пываете их фигуры, вы слышите их голоса, вы ясно видите их лица, лица людей, так долго приспосабливавшихся к обывателю и вынужденных ныне быть «певцами в стане красных воинов».
На этом сложном пути «смены вех», первый шаг. конечно«А нельзя ли проскочить с кумачом в петличке, немножечко подкрасив красным свой исхудалый реквизит?». «Цыганщина» — нехорошо? Обойдемся без цыганщины!
Современная песенка «Жизнь пролетарская» на старинный народный напев.
— На степи пролетарские всю жизнь глядит луна... Эх, только жизнь пролетарская беспечна и вольна! Манят в даль прохожего пролетарские костры...
Зайди скорей, пригожий мой, в пролетарские шатры! Та-ри-та-ри-та-ри-та, та-ри-та-ри-та-ри-та!
Там душу не коверкают, заботы гонят прочь,
Пролетарскою венгеркою встречает табор ночь...
Как видите, это очень просто — писать современные песенки. Слово «цыганская» заменить словом «пролетарская» и... «идеология» прямо-таки будет пиршеством под аккомпони
мент гитары. Пользуясь таким незаменимым способом, один эстрадник, как известно, далее «Сакья-Муни» Мережковского приспособил к современности:
... Среди ущелий горных,
Где шумел октябрьский ураган, Шла толпа бродяг бездомных, Пролетариев всех стран.
Под лохмотьями нагое тело От фашизма ярко посинело. Уж они не видели три дня
Революции священного огня...».
Все это, однако, так сказать, каменный век эстрады. Время бежит, усложняется техника, и вот перед нами — вторая ви
трина: работа на чистой, новорожденной, домотканной идеологии.
Загадка:
— А кто, сам выйдя из народа, Крестьянин был простого рода,
Душой за всех рад распинаться, Не любит ссориться, ругаться
Безгрешен, честен, неповинен?
Российский староста... Калинин!
Диалог: «Русский рабочий и иностранный корреспондент». За недостатком места, приведем лишь конец диалога (исполнявшегося 2 — 3 года, кстати, прежде чем попасть на витрину).
Рабочий: Мужчины и женщины все свободны. Нет разницы в их положении.
Корреспондент: И мужчины, и женщины все в положении.
Рабочий: Так вот каким образом появляются в иностранных газетах эта ложь, и фальшь, и обман, и непорядки про советскую страну.
Корреспондент: В советской стране ложь, фальшь, обман и беспорядки. Данке зер. Все это досконально сообщу в нашу газету «Берлинер Тагеблат». Ауф видер-зен (уходит).
Рабочий: Вот каким образом составляются иностранные корреспонденции о нашей стране. Ха-ха-ха! Но нам
таких корреспондентов нечего бояться и мы будем над этим только смеяться!
Перед этой четкостью формулировок, перед этой недвусмысленностью самых что-ни-на-естъ благонамеренных позиций, перед этой смелостью изобличения врагов и прославления друзей — нельзя не преклониться!
Иногда этот «высокий тон» сочетается с изящной фамильярностью. К примеру — песенка «Хочу в наркомы»:
— Был бы, скажем, я Чичерин,
Хвост винтом, как сивый мерин, Сел бы в 1-й класс — Вспоминай про нас!..
Однако, перейдем к другой витрине, где рядом с огнедышащей сатирой вроде:
— «Какое самое чистое животное?
Свинья. Она не мешается в грязные проделки антисемитов», —
уже встречаем мудрое, продуманное сочетание «большого с малым», остро-злободневных тем с задачей чистой «развлекательности»:
— Я уборщица при кооперативе.
— ?!?
— Будучи в кооперативе заходила несколько раз в уборную.
Как видите — и кооперация не обойдена, и уборная, этот старинный источник эстрадного смеха, на месте.
Хватит, однако, политики. Не единой политикой жив человек! И вот — «на сладкое» — немного нейтрального, уже без «политики», смеха.
Частушки, где «мат» и днюет и ночует. Среди них такое незабываемое, как:
— Шахматист из Африки Америки приезжал,
Покрывал друг друга матом И обратно уезжал.
Пачки-десятки куплетов, где автор прямо-таки умоляет уважаемую публику найти рифму на слово «Европа»...
Непосредственно и радостно резвятся испытанные поставщики материала для витрин. Taк приятно «тряхнуть стариной»! Так приятно отдохнуть от непосильной «идеологической нагрузки»!
... В муках и спорах рождается наша эстрада. На очереди — сложная задача отрезать, стерилизовать все враждебное и чуждое, задачам советского искусства, перевоспитать наиболее здоровое из старых кадров эстрады, укрепить позиции нового.
В этих условиях — приспособленчеству, самодовольной малограмотности, демагогическим попыткам протащить под красным флагом старье — объявить жестокую войну.
И в порядке «изучения врага» живой интерес представляет своеобразная «выставка запрещенного материала», открытая Ленинградским Областлитом.
На 5 — 6 витринах (откуда и взяты примеры) систематизированы наиболее типичные образчики чужеродного в нашей эстраде, обнажены и вскрыты лазейки, по которым пробирается воинствующий обыватель на эстраду.
Для эстрадных артистов и авторов эти витрины могут сыграть ту яге роль, какую носят «Музеи брака» на фабричнозаводских педприятиях.
Это — превосходный материал для развертывания самокритики, мало-по-малу подымающейся среди эстрадников.
С. Др.
ного движения. Так поступил Слащев. А Хлудов? Нисколько. Он возвращается в Россию для душевного самоочищения. Он. не признает своей идеи посрамленной и дискредитированной. Его
душа требует суда над собой и поэтому он едет домой. В этом поступке есть известное подвижничество, самопожертвование, но в нем нет никакого кризиса мировоззрения. Как Нехлюдов из «Воскресения», оставшись барином и не отрекшись от своих
взглядов, тянется в Сибирь за Катюшей Масловой только, для того, чтобы искупить свой старый грех, так и Хлудов тянется в РСФСР.
Подобная психологическая установка, конечно, для нас абсолютна чужда и неприемлема.
Тенденция автора вполне ясна: он не обвиняет своих героев, а оправдывает их. Это же сделает зритель. Он оправдает тех,
кто являлся нашими классовыми врагами (и сознательными и бессознательными). На три, четыре часа длительности спектакля, если бы только пьеса увидела свет рампы, классовая сознательность пролетарского зрителя была бы притуплена, размагничена и порабощена чуждой для нас стихией.
В момент, когда мелкобуржуазная идеология пытается, и невсегда безуспешно, укрепить свое влияние во всех областях искусства, появление пьесы «Бег» было бы ничем не оправданной, беспринципной уступкой консервативным и реакционным
группировкам на театре и только затруднило бы приближение советского театра к рабочему зрителю. Р. ПИКЕЛЬ
(ВЫСТАВКА ЗАПРЕЩЕННОЙ ЭС
ТРАДЫ ПРИ ОБЛРЕПЕРТКОМЕ)КРАСНЫЙ ЛАК
Едва начнете перелистывать эти витрины — хохот сшибает вас с ног и — если вы стояли в одиночестве — вы ринетесь к первому из проходящих мимо, схватите его и подведете к витринам. Такое — нельзя таить для себя. Такое — может стать предметом самого широкого и убедительного обсуждения.
«Автора в театре нет», те, кому обязаны рождением экспонаты веселых витрин, отсутствуют. Но вы «между строк» нащу
пываете их фигуры, вы слышите их голоса, вы ясно видите их лица, лица людей, так долго приспосабливавшихся к обывателю и вынужденных ныне быть «певцами в стане красных воинов».
На этом сложном пути «смены вех», первый шаг. конечно«А нельзя ли проскочить с кумачом в петличке, немножечко подкрасив красным свой исхудалый реквизит?». «Цыганщина» — нехорошо? Обойдемся без цыганщины!
Современная песенка «Жизнь пролетарская» на старинный народный напев.
— На степи пролетарские всю жизнь глядит луна... Эх, только жизнь пролетарская беспечна и вольна! Манят в даль прохожего пролетарские костры...
Зайди скорей, пригожий мой, в пролетарские шатры! Та-ри-та-ри-та-ри-та, та-ри-та-ри-та-ри-та!
Там душу не коверкают, заботы гонят прочь,
Пролетарскою венгеркою встречает табор ночь...
Как видите, это очень просто — писать современные песенки. Слово «цыганская» заменить словом «пролетарская» и... «идеология» прямо-таки будет пиршеством под аккомпони
мент гитары. Пользуясь таким незаменимым способом, один эстрадник, как известно, далее «Сакья-Муни» Мережковского приспособил к современности:
... Среди ущелий горных,
Где шумел октябрьский ураган, Шла толпа бродяг бездомных, Пролетариев всех стран.
Под лохмотьями нагое тело От фашизма ярко посинело. Уж они не видели три дня
Революции священного огня...».
Все это, однако, так сказать, каменный век эстрады. Время бежит, усложняется техника, и вот перед нами — вторая ви
трина: работа на чистой, новорожденной, домотканной идеологии.
Загадка:
— А кто, сам выйдя из народа, Крестьянин был простого рода,
Душой за всех рад распинаться, Не любит ссориться, ругаться
Безгрешен, честен, неповинен?
Российский староста... Калинин!
Диалог: «Русский рабочий и иностранный корреспондент». За недостатком места, приведем лишь конец диалога (исполнявшегося 2 — 3 года, кстати, прежде чем попасть на витрину).
Рабочий: Мужчины и женщины все свободны. Нет разницы в их положении.
Корреспондент: И мужчины, и женщины все в положении.
Рабочий: Так вот каким образом появляются в иностранных газетах эта ложь, и фальшь, и обман, и непорядки про советскую страну.
Корреспондент: В советской стране ложь, фальшь, обман и беспорядки. Данке зер. Все это досконально сообщу в нашу газету «Берлинер Тагеблат». Ауф видер-зен (уходит).
Рабочий: Вот каким образом составляются иностранные корреспонденции о нашей стране. Ха-ха-ха! Но нам
таких корреспондентов нечего бояться и мы будем над этим только смеяться!
Перед этой четкостью формулировок, перед этой недвусмысленностью самых что-ни-на-естъ благонамеренных позиций, перед этой смелостью изобличения врагов и прославления друзей — нельзя не преклониться!
Иногда этот «высокий тон» сочетается с изящной фамильярностью. К примеру — песенка «Хочу в наркомы»:
— Был бы, скажем, я Чичерин,
Хвост винтом, как сивый мерин, Сел бы в 1-й класс — Вспоминай про нас!..
Однако, перейдем к другой витрине, где рядом с огнедышащей сатирой вроде:
— «Какое самое чистое животное?
Свинья. Она не мешается в грязные проделки антисемитов», —
уже встречаем мудрое, продуманное сочетание «большого с малым», остро-злободневных тем с задачей чистой «развлекательности»:
— Я уборщица при кооперативе.
— ?!?
— Будучи в кооперативе заходила несколько раз в уборную.
Как видите — и кооперация не обойдена, и уборная, этот старинный источник эстрадного смеха, на месте.
Хватит, однако, политики. Не единой политикой жив человек! И вот — «на сладкое» — немного нейтрального, уже без «политики», смеха.
Частушки, где «мат» и днюет и ночует. Среди них такое незабываемое, как:
— Шахматист из Африки Америки приезжал,
Покрывал друг друга матом И обратно уезжал.
Пачки-десятки куплетов, где автор прямо-таки умоляет уважаемую публику найти рифму на слово «Европа»...
Непосредственно и радостно резвятся испытанные поставщики материала для витрин. Taк приятно «тряхнуть стариной»! Так приятно отдохнуть от непосильной «идеологической нагрузки»!
... В муках и спорах рождается наша эстрада. На очереди — сложная задача отрезать, стерилизовать все враждебное и чуждое, задачам советского искусства, перевоспитать наиболее здоровое из старых кадров эстрады, укрепить позиции нового.
В этих условиях — приспособленчеству, самодовольной малограмотности, демагогическим попыткам протащить под красным флагом старье — объявить жестокую войну.
И в порядке «изучения врага» живой интерес представляет своеобразная «выставка запрещенного материала», открытая Ленинградским Областлитом.
На 5 — 6 витринах (откуда и взяты примеры) систематизированы наиболее типичные образчики чужеродного в нашей эстраде, обнажены и вскрыты лазейки, по которым пробирается воинствующий обыватель на эстраду.
Для эстрадных артистов и авторов эти витрины могут сыграть ту яге роль, какую носят «Музеи брака» на фабричнозаводских педприятиях.
Это — превосходный материал для развертывания самокритики, мало-по-малу подымающейся среди эстрадников.
С. Др.