АКТЕР-РЕЖИССЕР-ДРАМАТУРГ

Когда пишут о современном театре и связанных с ним проблемах, его модно считать слагающимся из трех производных: — драматург — ре
жиссер — актер. И все забывают, что существует еще одно производное, пожалуй самое существен
ное для театра: — зритель. Ибо, если нет зрителя, существование театра является нонсенсом.
Ставить пьесу для удовольствия трех лиц, драматурга, режиссера и актера, при блестящем отсутствии зрителя, нерационально даже не с точки зрения режима экономии, а по самому примитивному здравому смыслу.
Театр без зрителя — это мотор, работающий в холостую. Но о зрителе в конце. «Поговорим о странностях»... первых трех производных. В теа
тре наших дней отношения этих производных проникнуты глухой, иногда скрываемой под веж
ливой улыбкой, иногда открытой, ненавистью. Они напоминают стрелков враждебных армий, подси
живающих друг друга. Только высунется больше чем следует неосторожная голова и в нее влепляются пули.
О контакте, сотрудничестве и совместном разрешении задач при таком положении вещей гово
рить не приходится. Каждое из трех производных считает себя единственной солью театра, его крае
угольным камнем, без которого дунь, и повалится все, начиная от почтенной Мариинки, то бишь АКОБА, до юного, но пресловутого ТРАМА. Наи
более страдательным лицом является драматург. В первую очередь пули летят в него. Режиссер и актер считают драматурга лицом без опреде
ленных занятий. С их точки зрения драматург— свободно произрастающее дерево, приносящее плоды на пользу последних двух. С момента со
зревания плода дерево лишается прав на него. Плоды потребляют режиссер с актером по своему усмотрению. Из каждого плода можно приготовить кушанье по своему вкусу. Можно сделать компот, кисель, сварить варенье, залить уксусом и замариновать, съесть в сыром виде или, наконец, за
печь в духовой с манной кашей. Произрастивший пьесу драматург не участвует в составлении режиссерско-актерского меню. Если же он, по
наивности, предъявляет и свои права на плод, ему попросту обламывают ветки. Когда драматург стал
уже сам пищей кладбищенских червей, это не так страшно. Мертвые сраму не имут. Но для драматурга живого — трапеза режиссера и актера, по
жирающих его пьесу, зрелище жуткое. А вмешаться драматург не имеет права. Помилуйте, что такое драматург? Лицо свободной профессии, без вся
кой квалификации со стороны уважаемого РА БИСА. Значит, он отнюдь не уполномочен толковать. то бишь калечить, собственное произведе
ние. На это есть специалисты. Это они ставят
бытовую пьесу в конструктивной установке, они из классической трагедии устраивают фарс, где Эдип в оранжевых фильдекосовых кальсонах ку
выркается на трапеции, а Антигона с кольцом в ноздре бегает на четвереньках по железобетонной лестнице. При чем здесь драматург? Это называется интерпретацией и свободным творчеством
режиссера и актера. Тов. Терентьев просто утверждает, что «звание драматурга анахронизм».
Ну что поделаешь с такой жандармской философией? Это совершеннейшее повторение знаменитого рапорта начальника жандармского управления, который на запрос третьего отделения о ре
волюционном движении написал: «Доношу, что революция в н—ской губернии анахронизм». Ре
волюция в свое время доказала самоуверенному полковнику тщету его философии. Театр наших дней не раз доказывал режиссеру, что излишнее мудрствование над материалом драматурга приводит к краху. Мы имеем примеры постановок, с гро
мом лопнувших только из-за нежелания режиссера дать честный спектакль. Вместо единого сцениче
ского представления предъявлялся каталог приемов и хитростей режиссуры от Ромула до на
ших дней, без плана и порядка, и в результате
провал пьесы, имевшей в чтении все шансы на твердый успех.
Нет спора — режиссер в театре лицо более осведомленное, нежели драматург. Ему и книги в руки. Но полную волю в интерпретации спектакля можно предоставить лишь режиссеру исклю
чительного таланта и исключительной театральной культуры. А много ли их? Мейерхольд, Эйзенштейн, Таиров и...
Режиссер, открывший дискуссию о театре и сказавший, что драматург — анахронизм, несколькими строчками ниже бухнул странную фразу, ко
торую не нужно было ему говорить, чтобы не стать унтер-офицерской вдовой Пошлепкиной. Он заявил, что «театр в целом всегда менее культу
рен, чем отдельные искусства, питающие его: живопись, музыка, литература...»
Драматург есть литература. Ergo, т. Терентьев. драматург в целом, по вашему утверждению, всегда более культурен, чем режиссер, являющийся частью театра.
А если вы сами, режиссер, так думаете — зачем тогда командный тон и уничтожение дра
матурга росчерком пера? Не плюй в колодец— пригодится воды напиться.
При дискуссиях на театральные темы мне всегда приходит на память предисловие Алексея Толстого к его трилогии, где он предостерегает актера от искажения текста, — Не все равно,—
говорит Толстой сказать: «как тяжела ты шапка Мономаха» или, — «шапка Мономаха, как ты тя
жела». В первом случае это пятистопный ямб,— во втором, — вовсе не стихи. Но еще хуже, если исполнитель скажет: «О, как меня давит Рюрикова фуражка». Ясно, что в последнем случае бу
дет набор слов, выпадающий из стилистического, исторического, бытового, какого угодно — плана пьесы. Но актеру можно простить. В современном театре он тоже лицо страдательное. Главковерх из режиссеров может заставить актера в бы
товой пьесе ходить вверх ногами и говорить свои реплики с конца. Это право его «интерпретации».
Но это вредное право и с ним нужно кончить. «Avis aux acteurs» Толстого в наши дни нужно перенести с актера на режиссера. По мнению