По пути въ Россію.

Поѣздъ въ Аѳинахъ стоитъ очень недолго и, только отъѣхавъ со станціи, мы видимъ, высунувшись изъ оконъ, бѣлыя пыльныя улицы, бѣлые пыльные дома и гдѣ-то далеко слѣва, на холмѣ, который владычествуетъ надъ всѣмъ городомъ, стройную колоннаду — развалины акрополя.
Говорятъ, эти развалины необыкновенно красивы, въ особенности ночью, при лунномъ свѣтѣ, но, къ сожалѣнію, ни днемъ, ни ночью намъ такъ и не удалось побывать въ Аѳинахъ.
Отъ Аѳинъ до Пирея всего семь-восемь минутъ ѣзды, но городъ, за первымъ изгибомъ дороги, сейчасъ же исчезаетъ изъ глазъ, и картина кругомъ совершен
но мѣняется. Мы ѣдемъ среди загаженной мѣстности, сильно напоминающей заводски-фабричную, по обилію тяжелыхъ, закопченныхъ каменныхъ корпусовъ, горъ каменнаго угля, пакгаузовъ и т. д.
Отъ знаменитой древней стѣны, которая тянулась когда-то отъ Аѳинъ до самаго Пирея и соединяла оба пункта въ нѣчто единое, не осталось и слѣда.
Городъ съ портомъ соединяетъ теперь трамвай, чистенькій и кокетливый ев
ропейскій трамвай, который древнимъ грекамъ и не снился, хорошенькій, выполированный и блестящій, какъ заводная игрушка, ярко освѣщенный вну
три и снаружи электричествомъ, и этотъ трамвай съ веселымъ звономъ подлетаетъ къ самому морю.
Впрочемъ, съ полотна мы его не видимъ, а видимъ только въ порту.
По дорогѣ мы встрѣчаемъ процессію: впереди старенькій деревенскій греческій попикъ съ крестомъ, позади нѣсколько простолюдиновъ съ хоругвями и ико
нами, нѣсколько женщинъ и очень много мальчиковъ, цѣлая орава. Это крестный ходъ, и мальчики тутъ не причемъ, но какая же это была бы процес
сія, еслибъ къ пей не пристегивались по дорогѣ всѣ встрѣчавшіеся мальчики? Бѣгутъ торопливо, словно по дѣлу спѣ
шатъ, и у попика отъ быстрой ходьбы, даже фалды рясы взлетаютъ и надуваются, какъ паруса подъ вѣтромъ.
Мы справляемся у греческаго священника, только что сѣвшаго въ Аѳинахъ, по какому случаю крестный ходъ, не по случаю ли войны?
Тотъ мотаетъ отрицательно головой. — Тифусъ !—коротко говоритъ онъ не то по латыни, не то по русски.
Оказывается, въ Аѳинахъ и Пиреѣ свирѣпствуетъ тифъ, и нельзя ни пить
Побѣдоносная аттака русскими войсками отступающаго австрійскаго корпуса.
воды, ни ѣсть фруктовъ, великолѣпныхъ, сочныхъ, впитавшихъ все золото
южнаго солнца фруктовъ, которыхъ тутъ такъ много, что за одну драхму вамъ даютъ цѣлую корзину чего угодно: персиковъ, абрикосовъ, винограда.
Мы продолжаемъ уже бесѣду со священникомъ, пытаясь добыть у него, какъ у мѣстнаго жителя, болѣе существенныя для насъ свѣдѣнія. Мы спра
шиваемъ его, неизвѣстно ли ему чтонибудь относительно пароходовъ, ка
кіе мы можемъ застать теперь въ Пиреѣ, куда они идутъ и когда отходятъ?
Батюшка—у него маленькие, до того заросшее волосами, лицо, что уши и носъ кажутся мохнатыми, какъ у звѣря, а живые темные глазки, подъ кусти
стыми бровями—юркими мышатами, которые запутались въ волосяныхъ гнѣз
дахъ, и никакъ не могутъ выбраться— улыбается въ отвѣтъ. Онъ говоритъ
по русски, но очень скверно, и на скверномъ русскомъ языкѣ онъ высказываетъ такое мнѣніе, что врядъ ли мы чего-нибудь добьемся. Куда пароходы пойдутъ отсюда?
— А въ Турцію? — Не можно.
По мнѣнію батюшки, турки не такіе, чтобъ пропустить теперь пароходъ съ русскими. Да и вообще, какіе-жъ это люди-турки? Батюшка—грекъ съ головы до ногъ и, какъ грекъ, онъ не можетъ простить туркамъ, что они владѣютъ Константинополемъ, главнымъ образомъ Ая-Софіей. Онъ увѣренъ, что вой
на съ Турціей непремѣнно будетъ, и если Турція не объявитъ войны Греціи. Греція объявить войну Турціи... Что же касается нашего вопроса—возвращается онъ къ темѣ,—то на рейдѣ и подходящихъ пароходовъ нѣтъ, да и Дарданеллы закрыты. Какой же капи
Пирсй.
VIII.