Новый римскій папа Бенедиктъ XV.
Арестанты серьезно и старательно поставили подъ прошеніемъ свои имена, за неграмотныхъ росписался Горбачевъ.
Подойдя къ двери, Горбачевъ крикнулъ въ коридоръ черезъ окошечко:
— Надзирателя въ камеру.
Но въ это время съ, улицы донесло частые ружейные выстрѣлы. Эхо ихъ рѣзко отдалось на тюремномъ дворѣ. Арестанты кинулись къ окнамъ.
По двору куда-то пробѣжалъ одинъ изъ надзирателей, во часовой ходилъ все такъ-же, ровнымъ, строгимъ шагомъ. — Непріятель, ребята...
— А это изъ орудія,—ей Богу, изъ орудія.
— Надзирателя!..—разнеслось по коридору изъ какойто камеры.
И вся тюрьма заволновалась, гулко зашумѣла...
Выстрѣлы уже не прерывались и сухо, настойчиво щелкали съ разныхъ сторонъ, а гдѣ-то, должно быть за городомъ, тяжко перекатывался глухой ревъ орудій.
На полъ посыпались стекла.
Это было такъ неожиданно, что камера на мгновеніе притихла, но сейчасъ же стало ясно въ чемъ дѣло, въ камеру попало нѣсколько пуль.
Всѣ разомъ метнулись къ двери, въ нее били ногами и по коридору ревомъ неслось...
— Отоприте! Вмѣстѣ помирать будемъ!
Но ни надзирателя, ни конвойнаго не было.
Передъ двернымъ окошкомъ показалось чернобородое лицо Свшцова—арестанта изъ третьей камеры.
— Тяните, братцы, къ себѣ!—распорядился онъ. Изъ третьей камеры появились еще арестанты. — Мишка-Глухой у насъ дверь высадилъ.
— Постой я...
Изъ камеры, схватившись за прутья рѣшетки, тянули дверь на себя, а изъ коридора били въ нее кирпичами въ то мѣсто, гдѣ былъ вдѣланъ замокъ.
Въ ту минуту, когда она поддалась и распахнулась, на дворѣ зацокали копыта и зашумѣли голоса.
Человѣкъ сорокъ австрійскихъ ...................... .......................
во спѣшивались и небольшого роста, короткошей, упитанный офицеръ, что-то приказывалъ имъ, показывая рукой на окна тюрьмы.
— Перестрѣляли знать часовыхъ-то,—предположилъ кто-то.
— Братцы—вдругъ загорѣлся Скобка,—живыми не дадимся...
— Пускай спробуютъ. Калупай кирпичи, ребята.—Откуда-то въ рукахъ у Горбачева появился желѣзный болтъ, и большими кусками посыпалась изъ-подъ его ударовъ со стѣны штукатурка.
— Дверь въ коридоръ завалите. Дверь! — Ломайте нары.
Изъ нижняго этажа прибѣжало нѣсколько человѣкъ,— оказалось, что тамъ окопная рѣшетка въ одной изъ камеръ выломана, несли перелѣзть черезъ стѣну и закрыть снаружи ворота, то солдаты окажутся запертыми. Сейчасъ же для этого было спроворено десять человѣкъ...
— Офицеръ говоритъ...
Офицеръ махалъ бѣлымъ платкомъ, и стоявшій рядомъ съ нимъ какой-то въ штатскомъ, сложивъ трубкой руки, кричалъ:
— Заключенные ведите себя смирно, васъ не тронутъ. — А ты кто такой?—насмѣшливо спросилъ кто-то изъ арестантовъ.
— Это нѣмецъ съ Лышицкой, я у него въ саду работалъ.
— Скажи твоему офицеру, что мы арестанты, да не подъ его начальствомъ.
— Сволочь нѣмецкая.
Тотъ что-то растерянно передалъ офицеру,—а потомъ опять обратился къ арестантамъ.
— Если будете сопротивляться, васъ разстрѣляютъ. Но въ отвѣтъ на это около его ногъ ударился и разсыпался на куски кирпичъ.
Прусскій генералъ Плеттенбергъ, армія котораго разгромлена англо-французскими войсками.
Разбитый.
Арестанты серьезно и старательно поставили подъ прошеніемъ свои имена, за неграмотныхъ росписался Горбачевъ.
Подойдя къ двери, Горбачевъ крикнулъ въ коридоръ черезъ окошечко:
— Надзирателя въ камеру.
Но въ это время съ, улицы донесло частые ружейные выстрѣлы. Эхо ихъ рѣзко отдалось на тюремномъ дворѣ. Арестанты кинулись къ окнамъ.
По двору куда-то пробѣжалъ одинъ изъ надзирателей, во часовой ходилъ все такъ-же, ровнымъ, строгимъ шагомъ. — Непріятель, ребята...
— А это изъ орудія,—ей Богу, изъ орудія.
— Надзирателя!..—разнеслось по коридору изъ какойто камеры.
И вся тюрьма заволновалась, гулко зашумѣла...
Выстрѣлы уже не прерывались и сухо, настойчиво щелкали съ разныхъ сторонъ, а гдѣ-то, должно быть за городомъ, тяжко перекатывался глухой ревъ орудій.
На полъ посыпались стекла.
Это было такъ неожиданно, что камера на мгновеніе притихла, но сейчасъ же стало ясно въ чемъ дѣло, въ камеру попало нѣсколько пуль.
Всѣ разомъ метнулись къ двери, въ нее били ногами и по коридору ревомъ неслось...
— Отоприте! Вмѣстѣ помирать будемъ!
Но ни надзирателя, ни конвойнаго не было.
Передъ двернымъ окошкомъ показалось чернобородое лицо Свшцова—арестанта изъ третьей камеры.
— Тяните, братцы, къ себѣ!—распорядился онъ. Изъ третьей камеры появились еще арестанты. — Мишка-Глухой у насъ дверь высадилъ.
— Постой я...
Изъ камеры, схватившись за прутья рѣшетки, тянули дверь на себя, а изъ коридора били въ нее кирпичами въ то мѣсто, гдѣ былъ вдѣланъ замокъ.
Въ ту минуту, когда она поддалась и распахнулась, на дворѣ зацокали копыта и зашумѣли голоса.
Человѣкъ сорокъ австрійскихъ ...................... .......................
во спѣшивались и небольшого роста, короткошей, упитанный офицеръ, что-то приказывалъ имъ, показывая рукой на окна тюрьмы.
— Перестрѣляли знать часовыхъ-то,—предположилъ кто-то.
— Братцы—вдругъ загорѣлся Скобка,—живыми не дадимся...
— Пускай спробуютъ. Калупай кирпичи, ребята.—Откуда-то въ рукахъ у Горбачева появился желѣзный болтъ, и большими кусками посыпалась изъ-подъ его ударовъ со стѣны штукатурка.
— Дверь въ коридоръ завалите. Дверь! — Ломайте нары.
Изъ нижняго этажа прибѣжало нѣсколько человѣкъ,— оказалось, что тамъ окопная рѣшетка въ одной изъ камеръ выломана, несли перелѣзть черезъ стѣну и закрыть снаружи ворота, то солдаты окажутся запертыми. Сейчасъ же для этого было спроворено десять человѣкъ...
— Офицеръ говоритъ...
Офицеръ махалъ бѣлымъ платкомъ, и стоявшій рядомъ съ нимъ какой-то въ штатскомъ, сложивъ трубкой руки, кричалъ:
— Заключенные ведите себя смирно, васъ не тронутъ. — А ты кто такой?—насмѣшливо спросилъ кто-то изъ арестантовъ.
— Это нѣмецъ съ Лышицкой, я у него въ саду работалъ.
— Скажи твоему офицеру, что мы арестанты, да не подъ его начальствомъ.
— Сволочь нѣмецкая.
Тотъ что-то растерянно передалъ офицеру,—а потомъ опять обратился къ арестантамъ.
— Если будете сопротивляться, васъ разстрѣляютъ. Но въ отвѣтъ на это около его ногъ ударился и разсыпался на куски кирпичъ.
Прусскій генералъ Плеттенбергъ, армія котораго разгромлена англо-французскими войсками.
Разбитый.