Послѣднія минуты въ Миланѣ приносятъ намъ неожиданно утѣшеніе. Поѣздъ изъ Мартини пришелъ раньше и привезъ нашъ багажъ, не весь, часть осталась, часть потерялась, но я вижу свой чемоданъ и бросаю носильщику цѣлыхъ пять лиръ на чай... Мельче нѣтъ...
Это приводитъ его въ дикое изумленіе. Онъ долго смотритъ на русскаго вельможу, у котораго такъ мало вельмож
наго въ костюмѣ, и когда оберъ даетъ свистокъ, снимаетъ кепи и съ жестомъ, не лишеннымъ театральности, восклицаетъ громко:
— Vive la Russie!..
Машинистъ даетъ ходъ впередъ, потомъ ходъ назадъ, минуты двѣ трясетъ насъ на одномъ мѣстѣ такъ, что у насъ колотятся зубы, и перегруженный и облѣпленный кругомъ людьми поѣздъ трогается.
На каждой станціи его осаждаетъ новая масса людей. Это происходитъ одинаково, какъ днемъ, такъ и ночью, и поѣздъ забираетъ всѣхъ.
Но отъ этого не дѣлается тѣснѣе. Итальянская желѣзнодорожная администрація выказываетъ необычайную пред
упредительность къ бѣглецамъ, и къ хвосту поѣзда всюду, гдѣ надо, прицѣпляются лишніе вагоны.
Бѣгутъ изъ Падуи, Флоренціи, Рима, Неаполя, Генуи, Венеціи. Какъ маленькіе ручьи стекаются съ разныхъ кон
цовъ въ одно море, людскіе потоки съ сѣвера, юга, съ востока и запада, стре
мятся въ одно мѣсто, на нашу вѣтку: Миланъ—Бриндизи. Тутъ спасеніе.
Русская колонія все растетъ и растетъ. Насъ уже въ поѣздѣ около ста человѣкъ, но, по слухамъ, въ Бриндизи,—маленькомъ портовомъ городкѣ, населеніе ко
тораго едва-ли превышаетъ населеніе нашей захудалой деревни—еще двѣсти, обложившіе осаднымъ лагеремъ пароходное агентство на набережной.
Но бѣгутъ не одни русскіе. Съ нами уйма грековъ, врасплохъ застигнутыхъ въ Италіи войной. Все это почти сплошь купцы и держатся они спокойнѣе насъ: имъ только до Аѳинъ или Салоникъ.
Они и насъ успокаиваютъ: если не найдемъ итальянскаго парохода, найдемъ греческій. Правда, греческіе пароходы и тѣсноваты, и грязноваты, но не про
гулку же мы совершаемъ; какъ-нибудь доѣдемъ.
- А пропустятъ «грека» черезъ Дар
данеллы?
-«Грека»?
Французскій президентъ въ Бордо.
Президентъ французской республики Пуанкаре торжественно въѣзжаетъ въ Бордо, куда переселилось все правительство изъ опасенія быть отрѣзаннымъ при
предположенномъ обложеніи Парижа германцами.
Греки мнутся.
— Нѣтъ, не пропустятъ!
Это общее опредѣленное мнѣніе. Но, есть, оказывается, выходъ: если мы и въ Пиреѣ не найдемъ итальянскаго па
рохода, который взялся бы довезти
насъ до Одессы, мы можемъ доѣхать до Салоникъ и направиться дальше су
химъ путемъ черезъ Нишъ и Софію на
Варну. Оттуда уже рукой подать до Одессы.
Нишъ, Софія, Варна —это Сербія, Болгарія и Румынія. Сербія, конечно, пропуститъ насъ, а Болгарія и Румынія?
Греки, люди разсудительные, хорошо Знающіе своихъ сосѣдей, болгаръ и румынъ; говорятъ, что и тѣ, и другіе про
пустятъ, такъ какъ не опредѣлилось еще, на чьей изъ воюющихъ сторонъ перевѣсъ.
— Вотъ, если бы оказалось, что Германія осиливаетъ... Но этого нѣтъ, значитъ и тревожиться пока нечего. Господа румыны и болгары будутъ выжидать
какъ можно дольніе и выступятъ толь
ко тогда, когда никакихъ сомнѣній ужъ не будетъ—будьте увѣрены...
Мы пробуемъ вѣрить и пробуемъ успокоиться. Теперь насъ много и мы не чувствуемъ такъ своей брошенности и своего одиночества: какъ сдѣлаютъ другіе, такъ и мы.
Въ нашемъ купэ три грека. Одинъ маленькій, худой, пожилой, съ интеллигентнымъ, очень болѣзненнымъ лицомъ; второй тоже пожилой, но высо
кій, съ полнымъ бритымъ лицомъ и вели
колѣпной гривой сѣдѣющихъ волосъ, очень похожій на актера, за котораго
мы его и принимаемъ, третій молодой, веснушчатый, рыжеватый.
Всѣ трое великолѣпно говорятъ на всѣхъ языкахъ не только европейскихъ, но, кажется, и азіатскихъ. По крайней мѣрѣ, когда къ намъ заглядываетъ въ купэ какой-то турокъ, молодой заго
вариваетъ съ нимъ по-турецки такъ же свободно, какъ недавно говорилъ пофранцузски.
Они стоятъ за Россію горой и вѣрятъ въ нашу конечную побѣду, а къ намъ, чужимъ имъ людямъ, относятся съ уди

По пути въ Россію.

Бриндизи.
IV.