КУЦАЯ ФИЛОСОФИЯ
«По весьма справедливому мнению Вагнера, при внимательном от
ношении к делу освободительное движение рабочего класса оказы
вается стремлением не к мещанству, а от мещанства к свободной жизни, к «художественной человечности». Оно есть стремление к достойному наслаждению жизнью, материаль
ные средства к которой человек уже не должен будет добывать путем затраты всей своей жизненной силы». Г. В. Плеханов.
Нашей основной целью является освобождение человека для глубокою, полноценного поль
зования красотой жизни, но сначала надо, с огромным напряжением сил, создать для этого материальные условия. Этому-экономнческому, хозяйственному строительству мы принуждены отдавать огромные силы.
Таким образом, нынешний наш этап на пути к социалистическому устроению человеческой судьбы, как бы ведет к большому преоб
ладанию непосредственных задач утилитарного, сугубо «земного» порядка.
«С больными кишечниками мы социализма не построим», заявляет основной герой пове
сти — пьесы Юрия Олеши, Андрей Бабичев, И весь он уходит в заботу о кишечнике — выпускает необыкновенную колбасу с 70% теляти
ны, колбасу, которая будет стоить: «не 40, а 35 копеек», строит необыкновенную фабрикукухню: где — «море, океан щей», где — «двадцать тысяч людей едят щи под звуки Вагнера». Андрей Бабичев ищет «девушку, которая полюбит колбасника». Он поэтизирует и напыщенно декламирует на тему о колбасе, и вели
кая шекспировская трагедия «Отелло» — для него лишь «полковая история». Андрей Бабичев — конечно — символ у Юрия Олеши, сим
вол, олицетворяющий некую философскую идею нашей современности, идею материального строительства. Этой идее Олеша противопоставляет Ивана Бабичева, брата Андрея. Иван ополчается на Андрея во имя романтики чувств человеческих: «старые чувства ко мне, я поведу вас в последний поход!». В его представлении и представлении Кавалерова (символ следующе
го за Бабичевым поколения растерявшихся романтиков-индивидуалистов из молодых), Андрей Бабичев — человек-машина, бездушный автомат (сон Кавалерова).
Иван Бабичев «выдумал» необыкновенную машину, которая может все делать и которая наделена человеческими чувствами. Но машины этой нет в природе, она мираж, воображение
беспочвенного романтика, неспособного ни к чему более, как к отвлеченной мечте, к «поры
вам, которых совершить не дано». В Иване здесь несомненно налицо вариант основной черты Обломова — большие планы, мгновен
ные озаренья этими планами и мечтой, но все лишь в больном, взвинченном воображении. Этот важный момент для уразумения философии вещи Олеши, между прочим, в пьесе по
дан значительно бледнее, нежели в повести «Зависть» (Кавалеров и Иван на пустыре).
Но не только этим путем дискредитирует Олеша романтическую труху, наполняющую во
В ТЕАТРЕ ИМ. ВАХТАНГОВА
обряжение Ивана Бабичева, Олеша низводит мечтателя с высот на «землю», в «реальную(условно, конечно, как и все остальное в этой пьесе) жизнь (эпизод «именины»). И здесь Одета переводит на простой «житейский» так сказать бытовой язык, те «высокие» материи, ко
торыми живет Иван. И оказывается, что здесь они звучат самыми мелкими бытовыми мещанскими желаньицами и страстишками. Вот, та
ким образом, тот актив, которым могут располагать Бабичевы.
Прав ли или неправ в своей философской концепции Юрий Олеша? По нашему мнению, никак не прав, несмотря на кажущуюся ее стройность и современность. Почему?
Поверхностному наблюдателю нашей жизни, бесперспективно ее воспринимающему, может показаться, что Олеша выразил «философию эпохи», но по Олеше философия эта уж очень выходит куцой. Это философия «узкого деляче
ства». Автор сумел подняться над одним из своих героев — Иваном Бабичевым, но не су
мел подняться над вторым, Андреем Бабичевым, несомненно выступающим в качестве вульгари
затора и упростителя. С точки зрения большого
охвата наших путей и перспектив, философия Андрея Бабичева нуждается в коррективах.
О другой стороны, Олеша пошел по пути наименьшего сопротивления, ибо противоставил Андрею каррикатурную, в сущности, фигуру Ивана, в то время, как романтика индивидуаль
ных человеческих чувств не только обладает огромной покоряющей силой, но и известным правом, с нашей точки зрения, на признание.
Иван слабее Андрея, Иван — образ отрицательный, но не благодаря авторской трактовке. При желании театр мог бы Ивана поднять, сделать сто фигурой положительной, а Андрея — фигурой отрицательной. Все здесь зависит от актерското рисунка и режиссерскрго акцента.
Ибо романтика телятины кое-как звучит лишь в результате большого напряжения теат
ра и актера, старающихся всеми средствами удержаться на пафосе там, где порою слышится ограниченность. С другой стороны, театр и ак
тер в Иване Бабичеве с большим усилием удерживаются на ноте каррикатуры там, где без этого сверх-усилия налицо все данные для создания образа, могущего вызвать сочувствие, сострадание и эмоциональный отклик.
Так борется театр с пьесой и выходит, надо признать, из этого единоборства с честью, но с большим трудом.
В этой пьесе при иной, обратной трактовке, философию легко поставить на голову, переменив акценты: Иван — Андрей. В этом нас особенно убеждает то, что сделано автором и театром с образом Николая Кавалерова.
Кавалеров в концовке убивает Ивана Бабичева: «я убил свое прошлое!».
Какие к этому у автора данные? Как и чем подготовлен этот поступок Кавалерова? Ничем — абсолютно! Наоборот вся трактовка и развитие роли Кавалерова ведут как будто к обратному, то-есть к убийству Андрея, или покушению на его убийство.