Таким образом пришлось прибегнуть к искусственной развязке для подкрепления расстановки своих ударений: Андрей — пафос строительства, Иван — «незаконные» индивидуальные чувства.
Олеша в этой пьесе и с ним театр ведут трудную борьбу сами с собой за «признание» Андрея «таким, каков он есть» по их пред
ставлению. Они даже готовы в угоду своей ошибочной философии признать за Андреем право на своеобразную расправу с Шекспиром и Вагнером, в то время, как такой крайности никто от Олеши не требует. Но такова уже судьба последователей: «они более монархичны, нежели сам монарх», всегда обнаруживая неполноту своей ориентировки; формальное и статичное, а не самостоятельно-осмысленное и диалектическое восприятие эпохи.
Олеша здесь поневоле уподобляется чиновникам, которыми возмущается Андрей Бабичев за то, что те назвали пастилу именем Розы Люксембург.
«Двадцать тысяч людей едят щи под звуки Вагнера»! А это — разве не пастила «Роза Люксембург» ?!
Герцен когда-то грозил, что «социализм, оставшись победителем на поле битвы, сам выродится в мещанство», он писал, что западноевропейский пролетариат — мещанин будущего. Одна из основных черт мещанства, как мы зна
ем, это — плоская ограниченность. Нынешнее представление — есть представление о мещанинеодиночке, и для такого мещанина в развернутом социализме нет никаких социальных предпосы
лок, но двадцать тысяч ртов, чавкающих под звуки Вагнера, облизывая жирные ложки, это какая-то разновидность новой опасности коллек
тивной мещанской ограниченности, и, во всяком случае, когда это нам преподносится как некий положительный символ, мы против этого всеми силами протестуем. Здесь между нами и буржу
азией Олеша ставит знак равенства; ибо это она, буржуазия, объедается под любые звуки, не щадя и Вагнера. Здесь лишь разница количественная (буржуазный ресторан с 300 обедов — и 20 тысяч), а не качественная.
Затем — несколько слов о литературном материале, пьесы, ее драматургических достоинствах и работе театра.
Пьеса, несомненно, обладает большими литературными достоинствами, ее реплика звучит в плане сгущенных обобщений. Но в пьесе почти нет четкой драматургической композиции, это скорее сцены, порядок которых подчинен не столько развитию действия, сколько потребности автора показать со всех трех сторон статические положения, какие оттеняют его философский замысел. Это, пожалуй, больше пьеса для чте
ния, нежели для театральной постановки. Лишь остроумные находки постановщика и художника, превращают этот материал в материал сценически-приемлемый, ибо по существу вся пьеса со
стоит из одних разговоров действующих лиц, разговоров, правда, насыщенных содержанием. Лишь огромное мастерство постановщика и ху
дожника превращает эту «повесть» в спектакль. К чести автора, следует заметить, что им сде
лано очень много для того, чтобы свою повесть превратить в пьесу, так как при чтении «Зависти» трудно было представить себе, как из нее можно сделать пьесу и спектакль. Актерского материала пьеса почти не дает, ибо все роли пьесы — роли резонерские: и Андрей, и Иван, и Кавалеров (менее других) — основные персонажи, и Шапиро, и группа мещан, и Валя (менее однако), все время рассуждают, ведут длинные диа
логи, высказываются, но почти не действуют. В этих условиях актеру несомненно трудно. И надо сказать, учитывая это обстоятельство, что актеры сделали все, что в их силах. Самая труд
Рис. А. Костомолоцкого
Андрей Бабичев — арт. Глазунов
ная в этом плане роль, это — роль Андрея Бабичева и здесь Глазунов сделал все возможное, чтобы поднять свой образ, придать своим ре
пликам максимум искренности, эмоциональной окраски и действенного оттенка. Задача Горюнова, в роли Ивана была более легкой с точки зрения принятого им самим плана трактовки образа, но все же очень трудной в виду необходимости преодоления материала роли, чтобы
не поднять своего образа, а сохранять его окаррикатуренную окраску — единственное спасение в данном случае.
Москвин — Кавалеров так и не сумел (да это, пожалуй, и невозможно) придать четкость и законченность своей роли, хотя она несколько более драматична, нежели остальные.
Алексеева — Валя, благодаря тому, что она более, нежели остальные персонажи нагружена
автором некоторыми эмоциональными чертами, оказалась актерски несколько выразительнее.
В заключение. Какие перед нами вопросы ставит эта пьеса и постановка?
1. Наши попутчики уже начинают нащупывать некоторые этические проблемы нашей современности, но вследствие ограниченности своего миросозерцания ставят их несовершенно.
2. Наша драматургия перерастает бытовую к натуралистическую манеру письма. «Заговор чувств» — пьеса насыщенная материалом и образами, дающими философское обобщение.
3. Наш театр уже вырос настолько, что он в состоянии преодолевать в случае необходимо
сти материал, по возможности приближая его своей трактовкой к потребностям наших дней. В данном случае усилия театра не могли увен
чаться особенно значительным успехом не по его вине.
4. Нашим драматургам следует избегать упростительского снижения объема и качества этиче
ских проблем современности, а такая опасность есть (как и в политике — правый «деляческий
уклон), памятуя, что «колбаса» — средство, а «художественная человечность», «достойное наслаждение жизнью» — цель наша.
БОР. ВАКС
Олеша в этой пьесе и с ним театр ведут трудную борьбу сами с собой за «признание» Андрея «таким, каков он есть» по их пред
ставлению. Они даже готовы в угоду своей ошибочной философии признать за Андреем право на своеобразную расправу с Шекспиром и Вагнером, в то время, как такой крайности никто от Олеши не требует. Но такова уже судьба последователей: «они более монархичны, нежели сам монарх», всегда обнаруживая неполноту своей ориентировки; формальное и статичное, а не самостоятельно-осмысленное и диалектическое восприятие эпохи.
Олеша здесь поневоле уподобляется чиновникам, которыми возмущается Андрей Бабичев за то, что те назвали пастилу именем Розы Люксембург.
«Двадцать тысяч людей едят щи под звуки Вагнера»! А это — разве не пастила «Роза Люксембург» ?!
Герцен когда-то грозил, что «социализм, оставшись победителем на поле битвы, сам выродится в мещанство», он писал, что западноевропейский пролетариат — мещанин будущего. Одна из основных черт мещанства, как мы зна
ем, это — плоская ограниченность. Нынешнее представление — есть представление о мещанинеодиночке, и для такого мещанина в развернутом социализме нет никаких социальных предпосы
лок, но двадцать тысяч ртов, чавкающих под звуки Вагнера, облизывая жирные ложки, это какая-то разновидность новой опасности коллек
тивной мещанской ограниченности, и, во всяком случае, когда это нам преподносится как некий положительный символ, мы против этого всеми силами протестуем. Здесь между нами и буржу
азией Олеша ставит знак равенства; ибо это она, буржуазия, объедается под любые звуки, не щадя и Вагнера. Здесь лишь разница количественная (буржуазный ресторан с 300 обедов — и 20 тысяч), а не качественная.
Затем — несколько слов о литературном материале, пьесы, ее драматургических достоинствах и работе театра.
Пьеса, несомненно, обладает большими литературными достоинствами, ее реплика звучит в плане сгущенных обобщений. Но в пьесе почти нет четкой драматургической композиции, это скорее сцены, порядок которых подчинен не столько развитию действия, сколько потребности автора показать со всех трех сторон статические положения, какие оттеняют его философский замысел. Это, пожалуй, больше пьеса для чте
ния, нежели для театральной постановки. Лишь остроумные находки постановщика и художника, превращают этот материал в материал сценически-приемлемый, ибо по существу вся пьеса со
стоит из одних разговоров действующих лиц, разговоров, правда, насыщенных содержанием. Лишь огромное мастерство постановщика и ху
дожника превращает эту «повесть» в спектакль. К чести автора, следует заметить, что им сде
лано очень много для того, чтобы свою повесть превратить в пьесу, так как при чтении «Зависти» трудно было представить себе, как из нее можно сделать пьесу и спектакль. Актерского материала пьеса почти не дает, ибо все роли пьесы — роли резонерские: и Андрей, и Иван, и Кавалеров (менее других) — основные персонажи, и Шапиро, и группа мещан, и Валя (менее однако), все время рассуждают, ведут длинные диа
логи, высказываются, но почти не действуют. В этих условиях актеру несомненно трудно. И надо сказать, учитывая это обстоятельство, что актеры сделали все, что в их силах. Самая труд
Рис. А. Костомолоцкого
Андрей Бабичев — арт. Глазунов
ная в этом плане роль, это — роль Андрея Бабичева и здесь Глазунов сделал все возможное, чтобы поднять свой образ, придать своим ре
пликам максимум искренности, эмоциональной окраски и действенного оттенка. Задача Горюнова, в роли Ивана была более легкой с точки зрения принятого им самим плана трактовки образа, но все же очень трудной в виду необходимости преодоления материала роли, чтобы
не поднять своего образа, а сохранять его окаррикатуренную окраску — единственное спасение в данном случае.
Москвин — Кавалеров так и не сумел (да это, пожалуй, и невозможно) придать четкость и законченность своей роли, хотя она несколько более драматична, нежели остальные.
Алексеева — Валя, благодаря тому, что она более, нежели остальные персонажи нагружена
автором некоторыми эмоциональными чертами, оказалась актерски несколько выразительнее.
В заключение. Какие перед нами вопросы ставит эта пьеса и постановка?
1. Наши попутчики уже начинают нащупывать некоторые этические проблемы нашей современности, но вследствие ограниченности своего миросозерцания ставят их несовершенно.
2. Наша драматургия перерастает бытовую к натуралистическую манеру письма. «Заговор чувств» — пьеса насыщенная материалом и образами, дающими философское обобщение.
3. Наш театр уже вырос настолько, что он в состоянии преодолевать в случае необходимо
сти материал, по возможности приближая его своей трактовкой к потребностям наших дней. В данном случае усилия театра не могли увен
чаться особенно значительным успехом не по его вине.
4. Нашим драматургам следует избегать упростительского снижения объема и качества этиче
ских проблем современности, а такая опасность есть (как и в политике — правый «деляческий
уклон), памятуя, что «колбаса» — средство, а «художественная человечность», «достойное наслаждение жизнью» — цель наша.
БОР. ВАКС