☛
ЭЛЕОНОРА
Она родилась в бродячей семье итальянских комедиантов. Родилась в вагоне. Около Венеции. В 1859 году. Четырех лет уже на сцене. Играет детей. Ее дед — комик Луиджи Дузе. Отец — актер и декоратор Сандро Дузе. Мать — актриса Анжелика. Гак что театр она впитала буквально с молоком матери.
На „большую“ сцену ее „подобрал“ известный итальянский актер Эммануэль.
У рампы неаполитанского театра она празднует свой первый шумный успех в пьесе Зола „Тереза Ракен“. Дальше — близкое участие в судьбе девушки принимает сам Росси. И вскоре — юная Дузе — триумфаторша. Слава о ней гремит не только в маленькой Италии, но и далеко за пределами ее.
Все более или менее вдумчивые критики Элеоноры Дузе отмечают одну характернейшую черту. Она играет всегда — женщину, которая любит.
Быт может, несколько жестоко, но по существу верно охарактеризовал диапазон ее дарования современный ей русский публицист и художественный критик Ив. Иванов.
„Нигде в любви Дузе, — говорит он,— нет идеи, нет человека, всюду жен
щина, как специальная лаборатория любовных настроений и увлечений, своего рода пятая стихия — слепая, невменяемая и в то же время крайне элементарная. Дузе умеет рассказать на одну и ту же тему много в высшей степени занимательных, психологически разнообразных историй, но внутренняя движущая сила этих историй везде одна и та же. Это — различные напевы одной и той-же арии“.
Это верно.
Дузе всегда играла именно такую женщину-самку, женщину-улыбку, женщину со
всем арсеналом тех средств, которые получили название „вечно-женственного“ представляя собой исторически, конечно,
только женщину культуры определенных классовых взаимоотношений.
Но и в этой области Дузе была полна очарованьем одной лишь пассивности; героини, даже в кругозоре такой женщины, она не знала, не чувствовала.
Когда Нора в последнем акте становится на ходули феминистского облаченья, Дузе ту тираду, за которую большинство актрис ухватываются, как за некий козырь гражданско-либерального пафоса, — прямо выбрасывает. Дарованию Дузе была чужда идея человека, ей была дороже женщина, которая только любит и в этом видит свое призванье.
И вместо эмансипационной бутады — только взгляд, мучительный взгляд больших с „дузовской“ поволокой глаз.
Ей далеки были женщины Шиллера, Шекспира, Гюго. Романтика, декламация, действенный порыв — все это вне ее па
литры. Если она и играла Клеопатру и Джульетту — и их она наделяла женствен
ной грацией Маргариты Готье или Фру- Фру.
Зато ее Маргарита Готье не превзойдена. Тут она давала себя всю, целиком, без остатка раскрывала красоту единственной жертвы, на которую была спо
собна, — „жертву любви“. Из ходульной, наивной „Дамы с камелиями“ она созда
вала музыкальную симфонию. Кто не помнит сцены, когда Дузе в игорном клубе старается остановить не в меру разошедшегося и осыпающего ее упреками Армана и делает это каскадом непрерывно повторяемого с мольбою слова: „Armando! Armando! Armando!“...
ЭЛЕОНОРА
ДУЗЕ
Она родилась в бродячей семье итальянских комедиантов. Родилась в вагоне. Около Венеции. В 1859 году. Четырех лет уже на сцене. Играет детей. Ее дед — комик Луиджи Дузе. Отец — актер и декоратор Сандро Дузе. Мать — актриса Анжелика. Гак что театр она впитала буквально с молоком матери.
На „большую“ сцену ее „подобрал“ известный итальянский актер Эммануэль.
У рампы неаполитанского театра она празднует свой первый шумный успех в пьесе Зола „Тереза Ракен“. Дальше — близкое участие в судьбе девушки принимает сам Росси. И вскоре — юная Дузе — триумфаторша. Слава о ней гремит не только в маленькой Италии, но и далеко за пределами ее.
Все более или менее вдумчивые критики Элеоноры Дузе отмечают одну характернейшую черту. Она играет всегда — женщину, которая любит.
Быт может, несколько жестоко, но по существу верно охарактеризовал диапазон ее дарования современный ей русский публицист и художественный критик Ив. Иванов.
„Нигде в любви Дузе, — говорит он,— нет идеи, нет человека, всюду жен
щина, как специальная лаборатория любовных настроений и увлечений, своего рода пятая стихия — слепая, невменяемая и в то же время крайне элементарная. Дузе умеет рассказать на одну и ту же тему много в высшей степени занимательных, психологически разнообразных историй, но внутренняя движущая сила этих историй везде одна и та же. Это — различные напевы одной и той-же арии“.
Это верно.
Дузе всегда играла именно такую женщину-самку, женщину-улыбку, женщину со
всем арсеналом тех средств, которые получили название „вечно-женственного“ представляя собой исторически, конечно,
только женщину культуры определенных классовых взаимоотношений.
Но и в этой области Дузе была полна очарованьем одной лишь пассивности; героини, даже в кругозоре такой женщины, она не знала, не чувствовала.
Когда Нора в последнем акте становится на ходули феминистского облаченья, Дузе ту тираду, за которую большинство актрис ухватываются, как за некий козырь гражданско-либерального пафоса, — прямо выбрасывает. Дарованию Дузе была чужда идея человека, ей была дороже женщина, которая только любит и в этом видит свое призванье.
И вместо эмансипационной бутады — только взгляд, мучительный взгляд больших с „дузовской“ поволокой глаз.
Ей далеки были женщины Шиллера, Шекспира, Гюго. Романтика, декламация, действенный порыв — все это вне ее па
литры. Если она и играла Клеопатру и Джульетту — и их она наделяла женствен
ной грацией Маргариты Готье или Фру- Фру.
Зато ее Маргарита Готье не превзойдена. Тут она давала себя всю, целиком, без остатка раскрывала красоту единственной жертвы, на которую была спо
собна, — „жертву любви“. Из ходульной, наивной „Дамы с камелиями“ она созда
вала музыкальную симфонию. Кто не помнит сцены, когда Дузе в игорном клубе старается остановить не в меру разошедшегося и осыпающего ее упреками Армана и делает это каскадом непрерывно повторяемого с мольбою слова: „Armando! Armando! Armando!“...