Блестящая в критической части, сатира эта в положительных намеках страдает рискованным „упрощенчеством“ и — увы— консерватизмом.
В „Письмах Ленина к Горькому“ (май 1913 г.) находим гениально сжатую — так
***
сказать, графическую — характеристику Метерлинка:
А „ваш“ Луначарский, хорош!! Ох, хорош! У Метерлинка, де, „научный мистицизм“...
Реплика эта имеет в виду появившимся в „Киевской Мысли“ фельетон Луначарского—„Между страхом и надеждой“.
А у нас „Синяя птица“ не сходит
У старо-академического театра нашелся новый защитник. Это А. Лежнев из „Крас
ной Нови”. Он ненавидит все, что напоминает „левые течения“. И искренно в этом признается. За триадой великого реалистического театра: Гоголь, Мольер,
Шекспир — чувствует себя великолепно. Как за каменной стеной. Прочно и спокойно.
Ну и чтож,—скажет читатель. Пусть. „Всякий веселится как может“. Очевидно, Лежнев иначе не может.
Но беда в том, что Лежнев не довольствуется изложением своего „художественно-вкусового манифеста“. Во славу ве
ликого реалистического театра Гоголя, Шекспира и Мольера он идет „кресто
вым походом на Пролеткульт и громит (правда из детского пугача) всех, кого узрит на пролеткультовском поле. Уложил Чужака, Третьякова, Арватова, Бес
кина, Тарабукина, Сизова и других. И страшно горд.
Что-ж, пожалуй, и это „пережить-бы можно“. Тов Лежнев не первая „тетушка с ридикюлем“. И, увы, еще далеко не последняя.
Но вот, когда т. Лежнев начинает теоретизировать и пытается мандатом марк
систской диалектики „крыть“ все, что не укладывается в „тетушкин ридикюль“, тут уж приходится бросать спасательный пояс тем, кто может с перепугу поверить т. Лежневу. Пусть их будет немного, но и этим немногим надлежит уяснить насколько легковесен теоретический „багаж“ анализа т. Лежнева. По крайней мере, в области искусства.
В одной из статей ненавистного Лежневу пролеткультовского журнала „Горн“ есть такое положение. Термин „реализм“,
***
которым мы оперируем, имеет по существу условно техническое значение для обозначения передвижническо - изобрази
тельной школы в искусстве. В общем же определении категории реализма нужно сказать, что всякое искусство — реализм,
но реализм каждого времени конкретно иной. Реалистичен был подлинный театр Шекспира, хотя с реа
лизмом театра наших дней он не имеет ничего общего. Реалистичен и старый русский школьный театр, где женщина с рас
пущенными волосами и в белом платье обозначала — „милосердие“, а с мечем в руках — „отмщение“. Реалистичен и китай
ский театр где вместо милых сердцу т. Лежнева размалеванных кулис размещаются на скамейках незанятые артисты, бутафор, костюмер и др., где портной преспокойно во время действия оправляет
костюм артиста, реквизитор подает кинжал и т. п.
С этим, казалось бы, совершенно неоспоримым положением т. Лежнев никак согласиться не может. Топает ножкой и
усиленно размахивает ридикюлем. На палитре его понятий и „добрых тетушкиных традиций“ в области искусства есть только два определения:—цаца-реализм и бяка-футуризм. При чем „реализм“ для него раз навсегда прочно установленная
„картина“. Это скажем ну... хотя бы изображение какой-нибудь терраски, где в летний день попивают чаек, самовар блестит, с потных лиц струится пот, а млеющий на солнце „верный пес Барбос“ изображен так, что всех блох пересчитать можно.
Хорошо, т. Лежнев, ну, а вот не сегодня-завтра исчезнет в театре „изображательный“ павильон или кулисный лес, сад, и заменит его установка (дело весьма быстро идет к тому, и даже ваш театр
В „Письмах Ленина к Горькому“ (май 1913 г.) находим гениально сжатую — так
***
сказать, графическую — характеристику Метерлинка:
А „ваш“ Луначарский, хорош!! Ох, хорош! У Метерлинка, де, „научный мистицизм“...
Реплика эта имеет в виду появившимся в „Киевской Мысли“ фельетон Луначарского—„Между страхом и надеждой“.
А у нас „Синяя птица“ не сходит
с репертуара... ТЕТУШКИН
Ридикюль
У старо-академического театра нашелся новый защитник. Это А. Лежнев из „Крас
ной Нови”. Он ненавидит все, что напоминает „левые течения“. И искренно в этом признается. За триадой великого реалистического театра: Гоголь, Мольер,
Шекспир — чувствует себя великолепно. Как за каменной стеной. Прочно и спокойно.
Ну и чтож,—скажет читатель. Пусть. „Всякий веселится как может“. Очевидно, Лежнев иначе не может.
Но беда в том, что Лежнев не довольствуется изложением своего „художественно-вкусового манифеста“. Во славу ве
ликого реалистического театра Гоголя, Шекспира и Мольера он идет „кресто
вым походом на Пролеткульт и громит (правда из детского пугача) всех, кого узрит на пролеткультовском поле. Уложил Чужака, Третьякова, Арватова, Бес
кина, Тарабукина, Сизова и других. И страшно горд.
Что-ж, пожалуй, и это „пережить-бы можно“. Тов Лежнев не первая „тетушка с ридикюлем“. И, увы, еще далеко не последняя.
Но вот, когда т. Лежнев начинает теоретизировать и пытается мандатом марк
систской диалектики „крыть“ все, что не укладывается в „тетушкин ридикюль“, тут уж приходится бросать спасательный пояс тем, кто может с перепугу поверить т. Лежневу. Пусть их будет немного, но и этим немногим надлежит уяснить насколько легковесен теоретический „багаж“ анализа т. Лежнева. По крайней мере, в области искусства.
В одной из статей ненавистного Лежневу пролеткультовского журнала „Горн“ есть такое положение. Термин „реализм“,
***
которым мы оперируем, имеет по существу условно техническое значение для обозначения передвижническо - изобрази
тельной школы в искусстве. В общем же определении категории реализма нужно сказать, что всякое искусство — реализм,
но реализм каждого времени конкретно иной. Реалистичен был подлинный театр Шекспира, хотя с реа
лизмом театра наших дней он не имеет ничего общего. Реалистичен и старый русский школьный театр, где женщина с рас
пущенными волосами и в белом платье обозначала — „милосердие“, а с мечем в руках — „отмщение“. Реалистичен и китай
ский театр где вместо милых сердцу т. Лежнева размалеванных кулис размещаются на скамейках незанятые артисты, бутафор, костюмер и др., где портной преспокойно во время действия оправляет
костюм артиста, реквизитор подает кинжал и т. п.
С этим, казалось бы, совершенно неоспоримым положением т. Лежнев никак согласиться не может. Топает ножкой и
усиленно размахивает ридикюлем. На палитре его понятий и „добрых тетушкиных традиций“ в области искусства есть только два определения:—цаца-реализм и бяка-футуризм. При чем „реализм“ для него раз навсегда прочно установленная
„картина“. Это скажем ну... хотя бы изображение какой-нибудь терраски, где в летний день попивают чаек, самовар блестит, с потных лиц струится пот, а млеющий на солнце „верный пес Барбос“ изображен так, что всех блох пересчитать можно.
Хорошо, т. Лежнев, ну, а вот не сегодня-завтра исчезнет в театре „изображательный“ павильон или кулисный лес, сад, и заменит его установка (дело весьма быстро идет к тому, и даже ваш театр