виде румян и белил; обожать ум в виде заученных фраз и звучных стихов, над которыми потел другой; увлекаться улыбкой, под которой неред
ко скрывается злоба к суфлеру... словом, делать тысячу глупостей — вот что значит влюбиться в актрису. Но нет худа без добра.; этот случай по
дарил русскую сцену премиленьким преумным водевилем, за который мы опять-таки обязаны Н. А. Перепельскому».
Еще два произведения «Актер» и «Бабушкины попугаи» заканчивают серию водевилей, вышедших из-под пера Некрасова и отмеченных датой все того же 1841 года. «Северная Пчела» начинает довольно энергичный обстрел драматиче
ских опытов Некрасова, не останавливаясь даже перед обвинением в плагиате. Некрасов, говорит «Пчела», водевили, переведенные и слетка переделанные с французского, выдает за оригиналь
ные. А что касается «Бабушкиных попугаев» — это уж совсем непонятно, — они будто бы повторяют содержание «Дедушкиных попугаев» Хмельницкого, но «без очаровательной грации и наивности этого автора».
В процессе годичного увлечения лаврами драматурга Некрасова перевел еще о французского
две больших пьесы «Кольцо маркизы» или «Ночь в хлопотах» и известную мелодраму «Материн
ское благословенье» или «Бедность и честь». «Материнское благословенье» удержалось в репертуаре до наших дней и считается классическим образцом старинной французской мелодра
мы «с куплетами». Она имела когда-то очень большой успех в Малом театре. Трогательную роль молодой обольщенной маркизом савоярки любила играть покойная Комиссаржевская.
На этом Некрасов и подвел черту своей деятельности, как драматурга, ограничившись ука
занными семью пьесами. Перед молодым поэтом маячили уже другие пути, другие люди, другие песни... «Современник», Белинский, Чернышев
ский, Добролюбов, увлеченье социалистическими идеями... И водевили Перепельского оставались позади, как «грехи молодости». ***
Уже позже, в пору зрелых итогов, Некрасов сознавался в своей юношеской приверженности воздуху кулис:
Отрада юношеских лет, Подруга идеалам,
О, сцена, сцена — не поэт, Кто не был театралом;
Кто не сдавался в милый плен, Не рвался за кулисы,
И не платил громадных цен За кресло в бенефисы;
Кто по часам не ожидал «Зеленую карету
И водевилей не писал На бенефис предмету...
Были ли такие «предметы» у Некрасова? Надо полагать — раз он чуть ли не в программу «рос
сийской поэтики» своего времени вводит писанье водевилей «на бенефис предмету». Возможно да
же, что это играло и не последнюю роль в том припадке водевильного творчества, которым отмечен в его жизни 1841 год.
Уже и впоследствии, как прославленный поэт, он сохраняет любовь к огням рампы и среди «песен мести» отзывается трогательным стихотворением на смерть известной водевильной арти
стки Асенковой, сравнивая ее жизнь с. мельнувшей в ночи звездочкой:
Из черновых рукописей неоконченной драматической поэмы „Медвежья охота“
КНЯЗЬ СУХОТИН. Грушин!
(Лесничий подходит). Прошу вас за народом присмотреть, Чтоб не шумели, к кругу подходя, И верно цепь держали. Очень рад,
Что вы случились тут. Вы местный житель, Вы знаете охоту, присмотрите,
Чтоб не было мальчишек мелких. Глупо Опасности их подвергать; притом
Они и пользы принести не могут.
(К Остроухову и про
чим охотникам) А вас прошу не бегать с нумеров
Друг к другу; не закуривать сигар,
Мест не менять, за цепь не выдвигаться, И метко, разумеется стрелять.
Ханевич! Можешь ты при мне остаться, А вы подвиньтесь за последний нумер.
ОСТАШОВ. Какой чудак! Он вздумал нас учить! Серьезно в роль Директора он входит... Мне нужно адъютанта отыскать.
(Уходит к народу).
МИША. Мне издали загонщиков толпа Каким-то сбродом нищих показалась, Оборванных, унылых, испитых... Посмотрим ближе.
(Подходит к народу вместе с Остроуховым).
Осташов уж тут!
Уж он с прекрасным полом балагурит!
ОСТРОУХОВ (оглядывая народ). А, между
тем, как ближе подошел, Так даже франтов вижу; вот сибирка Суконная, вот городской бурнус.
Не сплошь больные, сумрачные лица, С клеймом нужды нужды и горя. Чудеса! Картина эта такова, что тут
Гробам бы только двигаться уместно, И воздух этот тифом напоен,
К нему одни болезненные стоны Идут, да бред со скрежетом зубов.
И в бедности здесь спорит человек
С природой, и решить никак не могут: Она ли, он — бедней! А, между тем, Довольные мы слышим голоса
И вольный смех! Я, право, удивлен. О, молодость, о, сила, о, здоровье!
СУХОТИН. Старуха, эй, старуха! Покажись Сюда, поближе. Нет, не та, — Другая! Другую мне, — вон ту, что унырнула
В толпу (Мужики выводят старуху).
Поди, любезная, сюда! Поди, не бойся! Как тебя зовут?
(Старуха усиливается что-то говорить и, вместо ответа, мычит. Народ хохочет).
Немая!..
ГОЛОСА В НАРОДЕ. Да, она немая!
ко скрывается злоба к суфлеру... словом, делать тысячу глупостей — вот что значит влюбиться в актрису. Но нет худа без добра.; этот случай по
дарил русскую сцену премиленьким преумным водевилем, за который мы опять-таки обязаны Н. А. Перепельскому».
Еще два произведения «Актер» и «Бабушкины попугаи» заканчивают серию водевилей, вышедших из-под пера Некрасова и отмеченных датой все того же 1841 года. «Северная Пчела» начинает довольно энергичный обстрел драматиче
ских опытов Некрасова, не останавливаясь даже перед обвинением в плагиате. Некрасов, говорит «Пчела», водевили, переведенные и слетка переделанные с французского, выдает за оригиналь
ные. А что касается «Бабушкиных попугаев» — это уж совсем непонятно, — они будто бы повторяют содержание «Дедушкиных попугаев» Хмельницкого, но «без очаровательной грации и наивности этого автора».
В процессе годичного увлечения лаврами драматурга Некрасова перевел еще о французского
две больших пьесы «Кольцо маркизы» или «Ночь в хлопотах» и известную мелодраму «Материн
ское благословенье» или «Бедность и честь». «Материнское благословенье» удержалось в репертуаре до наших дней и считается классическим образцом старинной французской мелодра
мы «с куплетами». Она имела когда-то очень большой успех в Малом театре. Трогательную роль молодой обольщенной маркизом савоярки любила играть покойная Комиссаржевская.
На этом Некрасов и подвел черту своей деятельности, как драматурга, ограничившись ука
занными семью пьесами. Перед молодым поэтом маячили уже другие пути, другие люди, другие песни... «Современник», Белинский, Чернышев
ский, Добролюбов, увлеченье социалистическими идеями... И водевили Перепельского оставались позади, как «грехи молодости». ***
Уже позже, в пору зрелых итогов, Некрасов сознавался в своей юношеской приверженности воздуху кулис:
Отрада юношеских лет, Подруга идеалам,
О, сцена, сцена — не поэт, Кто не был театралом;
Кто не сдавался в милый плен, Не рвался за кулисы,
И не платил громадных цен За кресло в бенефисы;
Кто по часам не ожидал «Зеленую карету
И водевилей не писал На бенефис предмету...
Были ли такие «предметы» у Некрасова? Надо полагать — раз он чуть ли не в программу «рос
сийской поэтики» своего времени вводит писанье водевилей «на бенефис предмету». Возможно да
же, что это играло и не последнюю роль в том припадке водевильного творчества, которым отмечен в его жизни 1841 год.
Уже и впоследствии, как прославленный поэт, он сохраняет любовь к огням рампы и среди «песен мести» отзывается трогательным стихотворением на смерть известной водевильной арти
стки Асенковой, сравнивая ее жизнь с. мельнувшей в ночи звездочкой:
Н. А. НЕКРАСОВ
КАК УБИТЬ ВЕЧЕР
Из черновых рукописей неоконченной драматической поэмы „Медвежья охота“
КНЯЗЬ СУХОТИН. Грушин!
(Лесничий подходит). Прошу вас за народом присмотреть, Чтоб не шумели, к кругу подходя, И верно цепь держали. Очень рад,
Что вы случились тут. Вы местный житель, Вы знаете охоту, присмотрите,
Чтоб не было мальчишек мелких. Глупо Опасности их подвергать; притом
Они и пользы принести не могут.
(К Остроухову и про
чим охотникам) А вас прошу не бегать с нумеров
Друг к другу; не закуривать сигар,
Мест не менять, за цепь не выдвигаться, И метко, разумеется стрелять.
Ханевич! Можешь ты при мне остаться, А вы подвиньтесь за последний нумер.
ОСТАШОВ. Какой чудак! Он вздумал нас учить! Серьезно в роль Директора он входит... Мне нужно адъютанта отыскать.
(Уходит к народу).
МИША. Мне издали загонщиков толпа Каким-то сбродом нищих показалась, Оборванных, унылых, испитых... Посмотрим ближе.
(Подходит к народу вместе с Остроуховым).
Осташов уж тут!
Уж он с прекрасным полом балагурит!
ОСТРОУХОВ (оглядывая народ). А, между
тем, как ближе подошел, Так даже франтов вижу; вот сибирка Суконная, вот городской бурнус.
Не сплошь больные, сумрачные лица, С клеймом нужды нужды и горя. Чудеса! Картина эта такова, что тут
Гробам бы только двигаться уместно, И воздух этот тифом напоен,
К нему одни болезненные стоны Идут, да бред со скрежетом зубов.
И в бедности здесь спорит человек
С природой, и решить никак не могут: Она ли, он — бедней! А, между тем, Довольные мы слышим голоса
И вольный смех! Я, право, удивлен. О, молодость, о, сила, о, здоровье!
СУХОТИН. Старуха, эй, старуха! Покажись Сюда, поближе. Нет, не та, — Другая! Другую мне, — вон ту, что унырнула
В толпу (Мужики выводят старуху).
Поди, любезная, сюда! Поди, не бойся! Как тебя зовут?
(Старуха усиливается что-то говорить и, вместо ответа, мычит. Народ хохочет).
Немая!..
ГОЛОСА В НАРОДЕ. Да, она немая!