на деревянном кресте и кичащаяся своими сухими, лишенными аромата, экзотическими листьями.
Беда в том, что новые драматурги пишут не новые пьесы, a очень и очень старые. Претендуя на оригинальность
и творческую самостоятельность они без конца стилизуют и мистифицируют, изготовляют стотысячные варианты давно
использованных и выветрившихся классических образцов, культивируют какой-то отвратительный ложноклассический стиль, в простоте души полагая, что это-то вот и есть единственно возможный и нужный монументально-героический театр нашей эпохи.
„Любовь — книга золотая , только что показанная в 1-й студии МХТ. Что это такое? Пьеса написана живым автором в наше время. Но точно такая же пьеса с гораздо большим успехом могла быть написана двести лет тому назад.
Или „Кофейня — готовящаяся в четвертой студии МХТ. Кто ее написал? Француз, итальянец, грек? В каком веке? В 15, 16, или 17-ом? Ни то, ни другое, ни третье. Пьеса написана русским автором, Муратовым, в наши дни. Стоит ли приводить примеры? Их сотни!
Вся эта бесполая, безродная, висящая в воздухе драматургия, прорастает как плесень на сыреющих корешках всемирной истории литературы.
Это тот театр и та драматургия, против которой мы должны вести самую беспощадную и самую ожесточенную борьбу.
Но если верно то, что подлинный драматург современности все еще заставляет себя ждать, если верно, что вместо него мы имеем, с одной стороны, лишь диллетантов-кустарей, с другой — эстетов и снобов, то так же верно и то, что театр не хочет и не умеет работать над созданием новой драматургии. А между тем театр не должен ждать драматурга со сто
роны, не может как милостыню подбирать лишь то, что случайно брошено на книжный прилавок. Он должен заново создавать для себя репертуар. Он должен культиви
ровать и воспитывать литературный молодняк, заставить его работать вместе с ним, лепить из него новых театральных поэтов. Такова нелегкая, но может быть важнейшая задача стоящая перед театром в наши дни. И если он хочет быть современным, если он хочет быть революционным, если он вообще хочет быть — он ее разрешит.
ВЛАДИМИР МАСС.
роны, и с другой — повсеместное безболезненное врастание конструктивизма и биомеханики в академический театр?
Журнал отвечает: „и та, и другая стороны ставят задачей обезвредить орудие борьбы противника“.
В „Рампе (№ 3), по поводу „землетрясения , на стр. 4, Цвибельфиш изо всех сил колотит себя в грудь:
Революция — это не „уплотнение“, не „выселение“. Революция — это великая борьба, и мы, не имея подлинно героических пьес о революции, должны быть сугубо строги в выборе репертуаре.
Очень хорошо сказано, — до того хорошо, что в данной связи, пожалуй, можно было бы и не брать таких высоких нот.
А страницы 10-я и 11-я целиком заполнены пропагандой репертуара... оперет
ки; пять репродукций с постановки „Катитанцовщицы“!
Не вяжется это с „бла-а-родством 4-й страницы.
В этом же номере помещена обстоятель
***
В новогоднем номере питерского „Театра (изд. „Красной Газеты ) находим здравые суждения на тему „о смене приемов, маскировке, омоложении и запутанности театров .
И биомеханика, как принцип, лежащий в основе новой строющейся системы игры акте
ра, и правильно понятая конструкция — все это имеет не только узко-театральный характер, но направлено к пропаганде и организации нового быта, человека по новому оборудованного применительно к изменившимся условиям современной жизни и к изменившемуся назначению социальной личности.
Вряд ли нужно говорить, что декларированный возврат к Островскому имеет целью не использование пьес этого хорошего драматурга, но сознательное утверждение совре
менности старого быта, прежних форм быта и пропаганду их с академической сцены.
Но в таком случае, что же может означать — упорная тяга к Островскому (и более чем „вольное обращение с ним) театра левого фронта, с одной сто
☛
Беда в том, что новые драматурги пишут не новые пьесы, a очень и очень старые. Претендуя на оригинальность
и творческую самостоятельность они без конца стилизуют и мистифицируют, изготовляют стотысячные варианты давно
использованных и выветрившихся классических образцов, культивируют какой-то отвратительный ложноклассический стиль, в простоте души полагая, что это-то вот и есть единственно возможный и нужный монументально-героический театр нашей эпохи.
„Любовь — книга золотая , только что показанная в 1-й студии МХТ. Что это такое? Пьеса написана живым автором в наше время. Но точно такая же пьеса с гораздо большим успехом могла быть написана двести лет тому назад.
Или „Кофейня — готовящаяся в четвертой студии МХТ. Кто ее написал? Француз, итальянец, грек? В каком веке? В 15, 16, или 17-ом? Ни то, ни другое, ни третье. Пьеса написана русским автором, Муратовым, в наши дни. Стоит ли приводить примеры? Их сотни!
Вся эта бесполая, безродная, висящая в воздухе драматургия, прорастает как плесень на сыреющих корешках всемирной истории литературы.
Это тот театр и та драматургия, против которой мы должны вести самую беспощадную и самую ожесточенную борьбу.
Но если верно то, что подлинный драматург современности все еще заставляет себя ждать, если верно, что вместо него мы имеем, с одной стороны, лишь диллетантов-кустарей, с другой — эстетов и снобов, то так же верно и то, что театр не хочет и не умеет работать над созданием новой драматургии. А между тем театр не должен ждать драматурга со сто
роны, не может как милостыню подбирать лишь то, что случайно брошено на книжный прилавок. Он должен заново создавать для себя репертуар. Он должен культиви
ровать и воспитывать литературный молодняк, заставить его работать вместе с ним, лепить из него новых театральных поэтов. Такова нелегкая, но может быть важнейшая задача стоящая перед театром в наши дни. И если он хочет быть современным, если он хочет быть революционным, если он вообще хочет быть — он ее разрешит.
ВЛАДИМИР МАСС.
роны, и с другой — повсеместное безболезненное врастание конструктивизма и биомеханики в академический театр?
Журнал отвечает: „и та, и другая стороны ставят задачей обезвредить орудие борьбы противника“.
В „Рампе (№ 3), по поводу „землетрясения , на стр. 4, Цвибельфиш изо всех сил колотит себя в грудь:
Революция — это не „уплотнение“, не „выселение“. Революция — это великая борьба, и мы, не имея подлинно героических пьес о революции, должны быть сугубо строги в выборе репертуаре.
Очень хорошо сказано, — до того хорошо, что в данной связи, пожалуй, можно было бы и не брать таких высоких нот.
А страницы 10-я и 11-я целиком заполнены пропагандой репертуара... оперет
ки; пять репродукций с постановки „Катитанцовщицы“!
Не вяжется это с „бла-а-родством 4-й страницы.
В этом же номере помещена обстоятель
***
В новогоднем номере питерского „Театра (изд. „Красной Газеты ) находим здравые суждения на тему „о смене приемов, маскировке, омоложении и запутанности театров .
И биомеханика, как принцип, лежащий в основе новой строющейся системы игры акте
ра, и правильно понятая конструкция — все это имеет не только узко-театральный характер, но направлено к пропаганде и организации нового быта, человека по новому оборудованного применительно к изменившимся условиям современной жизни и к изменившемуся назначению социальной личности.
Вряд ли нужно говорить, что декларированный возврат к Островскому имеет целью не использование пьес этого хорошего драматурга, но сознательное утверждение совре
менности старого быта, прежних форм быта и пропаганду их с академической сцены.
Но в таком случае, что же может означать — упорная тяга к Островскому (и более чем „вольное обращение с ним) театра левого фронта, с одной сто
☛